12

В номере Келсо было темно, занавески задернуты. Он раздвинул дешевый нейлон. В комнате стоял какой-то странный запах. Талька? Крема после бритья? Кто-то тут был. Блондин? Пахнет «EauSauvage»? Келсоснял с рычага телефонную трубку — в ней слышался гул. У Келсо перехватило дыхание, по коже побежали мурашки. Он охотно выпил бы виски, но в мини-баре после той ночи с Рапавой было пусто — ничего, кроме содовой и апельсинового сока. А потом Келсо охотно принял бы ванну, но в ней не было пробки.

Он теперь знал, кто этот блондин. Ему знакома эта порода: обходительный, хорошо одетый, с западными манерами, человек без корней. Слишком умен для тайной полиции. Келсо встречал подобных людей на приемах в посольстве на протяжении более двадцати лет, уклонялся от их приглашений позавтракать вместе или выпить, слушал их тщательно препарированные анекдоты о жизни в Москве. Такие люди были раньше сотрудниками Первого управления КГБ. Теперь это называется СВР. Название изменилось, но служба осталась той же. Значит, блондин — шпион. И он занимается Мамонтовым. Они поставили шпионов следить за Мамонтовым, не слишком доверяя ФСБ.

При мысли о Мамонтове Келсо быстро шагнул к двери, повернул тяжелый замок и набросил цепочку. Оглядел в «глазок» пустой коридор.

«... вы и вправду убили. Вы и есть убийца».

Теперь его затрясло. Он чувствовал себя почему-то грязным, замаранным. Воспоминания о минувшей ночи наждаком скребли ему кожу.

Он прошел в маленькую, выложенную зеленым кафелем ванную, снял одежду и включил душ, сделал воду как можно более горячей и намылился с головы до ног. Пена стала серой от московской грязи. Келсо стоял добрых десять минут под струей, от которой шел пар, тер плечи и грудь, затем вылез из ванны, оставляя мокрые следы на неровном кафеле. Он закурил и, стоя в луже, стал бриться, передвигая сигарету из одного угла рта в другой. Затем вытерся, залез в постель, натянул одеяло до подбородка, но не заснул.

Вскоре после девяти зазвонил телефон. Звонок был пронзительный. Он длился долго, умолк и зазвенел снова. Только на этот раз трубку скоро повесили.

Несколькими минутами позже кто-то тихонько постучал в дверь номера.

Келсо почувствовал себя уязвимым, голым. Он выждал десять минут, отбросил простыню, оделся, собрал вещи — на это потребовалось совсем немного времени, — и сел в одно из мягких кресел напротив двери. Чехол на другом кресле, как он заметил, был смят, сиденье, слегка вдавленное, все еще хранило отпечаток бедняги Папу Рапавы.

В десять пятнадцать, держа в одной руке чемодан и перебросив через другую плащ, Келсо отпер дверь, оглядел коридор и спустился на скоростном лифте в шумный вестибюль.

Он отдал ключ портье и только повернулся к выходу, как вдруг услышал:

— Профессор!

От газетного киоска к нему спешил О'Брайен. Он был все в той же одежде, что и ночью, только джинсы были чуть более мятые и рубашка с коротким рукавом уже далеко не белая. Под мышкой он держал пару газет. И был небрит. При дневном свете он показался Келсо еще более крупным.

— Доброе утро, профессор. Итак, что нового? Келсо издал хриплый звук, но все же умудрилсяулыбнуться.

— Уезжаю. — И указал на чемодан и плащ.

— Вот это жаль. Разрешите вам помочь с вещами.

— Все в порядке. — И Келсо начал обходить О'Брайена. — Право, не надо.

— Да ладно! — Рука репортера взмыла в воздух и схватила ручку чемодана, выпихивая пальцы Келсо. В мгновение ока чемодан перешел к нему. О'Брайен быстро взял его в другую руку, подальше от Келсо. — Куда прикажете, сэр? На улицу?

  58