– То есть, вы пригласили к себе репетитора просто, чтобы облагодетельствовать его?! – взбесился Пашка.
– Её, – поправила Ида. – Но лучше б его.
– Мама, – схватился за голову Горазон. – Ма-ма! Вы ходячая катастрофа, Ида Григорьевна!
– Где твои носки, вонючка? – без малейшего почтения к потустороннему статусу Пашки, спросила старуха. – Почему ты шляешься, в чём мать родила?
– Тут не нужны носки. Тут ничего не нужно, кроме спокойствия, умиротворения и знания, для чего ты жил и ради чего умер, – пробормотал Горазон.
– И для чего ты жил, Пашка?
– Для радости! К сожалению, только для собственной…
– А для чего помер?
– Чтобы понять, что неправильно жил.
– Зануда ты, Пашка, голожопая. Я знаю, для чего ты жил, но пока не скажу.
– Так уж и знаете! – захохотал Пашка. – Так уж и не скажете! У-у-у-у! – Он вихрем пронёсся по комнате, приводя в движение занавески и наделав сквозняк.
– Вонючка прозрачная! – Старуха забегала глазками по стенам, стараясь рассмотреть источник ветра и сквозняка.
– Старая выдумщица!
– Ой-ё-ёй, ветер северный, недоделанный! Хочешь, договорюсь, чтобы тебе дали роль дырки в носке? Или ветра в поле? Хочешь погонять в кадре жухлую листву?!
– Только если жухлой листвой будете вы, дорогая Ида Григорьевна! – Он всё-таки вылил на неё суп, и морскую капусту по физиономии размазал. Ида невозмутимо утёрла лицо рукавом и злорадно сказала:
– Это всё, на что ты способен, горазонина летучая?
Горазонина! От возмущения Пашка утратил ориентацию в пространстве и врезался в огромное зеркало на стене. Зеркало покачнулось и собралось сверзнуться с насиженного годами места, но Пашка – ох, не любил он, когда зеркала бились! – Пашка подхватил это зеркало, и, протаранив им разбившееся со звоном окно, целёхоньким вынес на улицу.
Как это было шикарно – летающее зеркало, в котором отражался дом, лес, солнце и небо! Зеркало пускало огромного зайчика, который скакал по лужайке как бешеный.
– Ты помнишь, что обещал мне, если найдёшь доказательства? – донёсся до Пашки голос старухи.
Горазон захохотал и пошёл нарезать круги вокруг дома.
Он ей покажет горазонину!!!
– Продам дом, сукин ты сын! Вместе с тобой!! Втридорога уйдёт с чудесами!!! – орала, высунувшись в разбитое окно, Ида Григорьевна, наблюдая, как её любимое зеркало в бронзовой раме со свистом проносится мимо. – Прекрати безобразие! Отдай раму хотя бы! Раму отдай, стервец, ей двести пятьдесят лет!!!
Славка смывал косметику, сдирал с себя женское платье, и было ощущение, что он смывает и сдирает всё это вместе с кожей. Он даже поймал себя на мысли, что ему очень жаль расставаться с этой бесшабашной блондинкой, которой он был в течение нескольких дней. Говорят же, что в каждой женщине есть немного мужского, а мужчине – немного женского. Славка так полюбил в себе это «женское», – эти ужимки, это кокетство, этот приглушённый, с придыханием голосок, эту мягкость и даже некоторую стыдливость, – так полюбил, что просто взять и содрать с себя всё это вместе с платьем оказалось немыслимо трудно.
Впрочем, именно благодаря тому, что побывал в женской шкуре, он почувствовал себя другим человеком. Более решительным, более волевым и даже в большей степени разбирающимся в людях. Такой человек не пошёл бы грабить коттедж, такой человек попробовал бы поступить в институт. Или сдать кровь в пункт переливания крови. Или спасти тонущего ребёнка, а лучше – сразу всю тонущую семью. На худой конец, такой человек помог бы бабушке перебежать дорогу на мигающий зелёный… В общем, другим человеком стал Славка Орлик.
– Прощай! – помахал он своему отражению в зеркале. – Стоило совсем недолго побыть бабой, чтобы полюбить всё человечество!
Чтобы вспомнить ощущение сильных мышц, Славка десять раз отжался от пола, пробежался на месте трусцой и…. вдруг понял, что одеть ему решительно нечего. Джинсы и майка остались в джипе.
Пришлось снова натягивать юбку. Без макияжа и хвостика выглядел Орлик как…
Плохо он выглядел! Ни мужик, ни баба. Таких принято бить и называть неуважительными словами. Ну ничего, ему бы только до гаража добежать, а там он снова станет стопроцентным Орликом, хоть и трансформировавшимся в благородно-романтическую натуру.
Чтобы не заморачиваться каблуками, Славка решил сбегать в подземный гараж босиком.
На улице светило яркое солнце.
По зелёной лужайке бежали братья Архангельские. Их розовощёкие лица были одинаково напряжены, а телодвижения синхронны, словно зеркальные отражения. На этот раз братцы разминались как-то очень уж интенсивно – не размеренно и спортивно, а немного панически. Они мчались, словно за ними неслась стая волков. Славка не сразу понял, что братья бегут к забору с явным намерением штурмовать его нешуточную высоту.