— Я собирался завтракать, — намекнул Кадан.
Деллен взглянула на свои часы.
— Довольно поздно для завтрака.
— С утра я не хотел есть.
— А сейчас? Проголодался?
— Да, немного.
— Хорошо. Пойдём со мной.
Деллен шагнула к лестнице, но стала не спускаться, а подниматься. Кадан замешкался, и она обернулась.
— Пойдём со мной, Кадан. Я не кусаюсь. Там, наверху, есть кухня. Я что-нибудь тебе приготовлю.
— Спасибо. Я лучше в магазин.
— Не глупи. Так будет быстрее, и тебе не придётся платить.
Деллен лукаво улыбнулась.
— Во всяком случае, не деньгами. Компанией. Мне нужно общение.
— Может быть, Керра…
— Её нет дома. И муж исчез. Алан заперся с телефоном. Пойдём со мной, Кадан. — Глаза Деллен омрачились, когда она увидела, что парень остался на месте. — Тебе нужно поесть, а мне — поговорить. Мы будем полезны друг другу.
Кадан по-прежнему не двигался, не зная, как выпутаться из этой ситуации.
— Я жена твоего босса, — напомнила Деллен. — У тебя нет выбора, придётся меня слушаться.
Кадан делано рассмеялся. Ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Они поднялись в квартиру. Помещение было просторным, но скромно обставленным. То, что раньше считалось датским модерном, превратилось в датское ретро. Кадан проследовал за Деллен из гостиной в кухню. Она предложила ему сесть за стол. Включила приёмник, стоявший на белоснежной столешнице, покрутила ручку, пока не нашла станцию, которая ей нравилась. Из динамиков полилась танцевальная мелодия.
— То, что надо, правда? — Деллен сделала звук потише. — Ну. — Она положила руки на бёдра. — Что тебе угодно, Кадан?
Такой вопрос обычно звучит в фильмах: некая миссис Робинсон задаёт его какому-нибудь бедному Бенджамину. А Деллен Керн и в самом деле напоминает миссис Робинсон. Она немного перезрела, но по-прежнему очень соблазнительна. У нынешних молодых женщин таких форм не увидишь. Они теперь, как одна, подражают тощим моделям. Хотя кожа Деллен чуть сморщилась от солнца и сигарет, об этом забываешь, когда видишь её пышные светлые волосы. И рот… о таких губах говорят, что их ужалила пчела.
Кадан помимо воли на всё это среагировал: немудрено после долгого периода воздержания.
— Может, сэндвич с тунцом и воздушную кукурузу? — пробормотал он смущённо.
Полные губы изогнулись в улыбке.
— Думаю, в моих силах это устроить.
Сквозь туман в голове Кадан почувствовал, что Пух беспокойно дёргается у него на плече; когти птицы больно вонзились в тело. Следовало снять попугая, но Кадан не хотел сажать питомца на спинку стула, так как нередко бывало, что подобную пересадку Пух воспринимал как разрешение на облегчение желудка. Кадан оглянулся в поисках чего-нибудь, что можно положить под стул, и увидел газету на столешнице. Это был «Уочмен» за прошлую неделю.
— Не возражаете? — спросил Кадан, беря газету. — Пуха надо снять, так что на всякий случай я постелю газету на пол.
Деллен в этот момент открывала банку.
— Для птицы? Ну конечно.
Кадан посадил Пуха на спинку стула и разложил газету.
— Необычный выбор домашнего любимца, — заметила Деллен.
— Попугаи могут дожить до восьмидесяти лет, — зачем-то сообщил Кадан.
Ответ был вразумительным: раз животное может дожить до восьмидесяти лет, стало быть, тебе не придётся его оплакивать. Для понимания этого не требуется диплома психолога.
— До восьмидесяти? Впечатляет. — Деллен глянула на Пуха, и её губы затрепетали в улыбке. — Надеюсь, он доживёт. Но ведь так бывает не всегда.
Кадан опустил глаза.
— Мне очень жаль Санто.
— Благодарю. — Деллен помолчала. — Я пока не в силах о нём говорить. Пытаюсь отвлечься, не могу принять, что его больше нет. Разве можно поверить в смерть собственного ребёнка?
Деллен поспешно взялась за ручку приёмника, увеличила громкость и стала двигаться под музыку.
— Давай потанцуем, Кадан.
Кажется, это был южноамериканский мотив. Танго, румба. Что-то в этом роде. Музыка призывала к грешным телодвижениям, а Кадан этого не хотел. Но Деллен шла к нему по кухне, покачивая бёдрами, потом повела плечом и вытянула руки.
Кадан увидел, что Деллен плачет, как актрисы в фильмах: лицо не покраснело, не искривилось, просто из прекрасных глаз текли слёзы. Деллен танцевала и плакала. Его сердце сочувственно сжалось. Мать убитого сына… Кто вправе указывать, как должна вести себя женщина? Если ей хочется общаться, хочется танцевать, кому какое дело? Она справляется с горем как может.