Особенно,... 
202 
Подойдя к гардеробу, она сняла с плечиков его любимый твидовый пиджак. Помедлив минуту, чтобы снова вдохнуть знакомый запах лосьона, сунула руку в каждый карман по очереди и извлекла из них носовой платок, пачку мятных леденцов, ручку и вырванный из спирального блокнота листок бумаги, совсем свежий, еще не обтрепавшийся по краям. Он был свернут в крохотный прямоугольник, который Рут и развернула.
«С + Г = любовь навеки» — было написано, без сомнения, рукой подростка.
Рут торопливо скомкала бумажку и поймала себя на том, что озирается по сторонам, словно боится, как бы ее кто-нибудь не увидел, какой-нибудь ангел мщения в поисках доказательства, на которое она только что натолкнулась.
Хотя она сама меньше всего нуждалась в каких-либо доказательствах в тот момент. Да и вообще когда-нибудь. Разве нужны доказательства тому, кто знает страшную правду, потому что видел ее своими глазами?
Рут почувствовала, как на нее накатила та же немощь, которую она ощутила в день, когда неожиданно рано вернулась с собрания самаритян. Тогда ее боли еще не были диагностированы. Она всем говорила, что это артрит, глушила боль аспирином и надеялась на лучшее. Но в тот день боль стала вдруг нестерпимой, так что не оставалось ничего другого, кроме как отправиться домой и лечь в постель. Поэтому она ушла с собрания задолго до его конца и поехала в Ле-Репозуар.
Подъем по лестнице дался ей с трудом: воля боролась с болезнью. Выиграв битву, Рут поплелась по коридору к своей спальне, по соседству со спальней брата. Она уже положила руку на ручку двери, как вдруг услышала смех. Затем девичий голос воскликнул:
— Перестань, Ги! Щекотно!
Рут застыла, как соляной столп, потому что узнала этот голос и, узнав, не могла отойти от двери. Она не могла двинуться с места, потому что не могла поверить. По этой причине она сказала себе, что есть, наверное, очень простое объяснение тому, как в спальне ее брата оказалась девочка-подросток.
Если бы ей удалось быстро убраться от двери, то она бы, наверное, так и продолжала в это верить. Но не успела она даже подумать о том, чтобы исчезнуть, как дверь соседней спальни распахнулась. Оттуда вышел Ги, запахивая халат на голое тело, и, обращаясь к кому-то в комнате, сказал:
— Тогда попробуем шарфиком Рут. Тебе понравится.
Тут он повернулся и увидел сестру. К его чести — единственное, что в той ситуации могло послужить к его чести, — кровь мгновенно отхлынула от его разгоряченных щек, и они стали белыми. Рут сделала к нему шаг, но он схватил дверь за Ручку и захлопнул. Пока они с сестрой смотрели друг на друга, Синтия Мулен из-за двери звала:
— В чем дело? Ги?
— Отойди, братец, — попросила Рут.
— Господи, Рут. Почему ты дома? — хрипло ответил Ги.
— Наверное, потому, что должна была увидеть.
И она протиснулась мимо него в комнату.
Он даже не попытался ее остановить, и теперь это ее удивляло. Он словно хотел, чтобы она увидела девушку на кровати — тонкую, нагую, свежую, прекрасную и такую неиспорченную — и бахрому, которой он дразнил ее и оставил лежать у нее на бедре.
Она сказала Синтии Мулен:
— Одевайся.
— И не подумаю!
Так они и застыли все трое, словно актеры в ожидании следующей реплики, которая все не звучала: Ги у двери, Рут возле гардероба, девушка на кровати. Синтия посмотрела на Ги и подняла бровь, а Рут удивилась, как это у молоденькой девушки, застигнутой в щекотливом положении, хватает духу вести себя так, словно она знает, что последует затем.
— Рут, — многозначительно произнес Ги.
— Нет, — ответила Рут и снова обратилась к девушке: — Одевайся и вон из этого дома. Видел бы тебя сейчас твой отец…
Больше она ничего сказать не успела, потому что к ней подошел Ги и обнял за плечи. И снова произнес ее имя. А потом тихонько шепнул — она даже не поверила своим ушам:
— Рути, нам нужно побыть сейчас одним, если ты не возражаешь. Как видишь, мы не знали, что ты придешь домой так рано.
Именно разумность этого утверждения Ги в обстоятельствах, всякую разумность отрицавших, и подтолкнула Рут к двери. Когда она вышла в коридор, Ги шепнул ей:
— Поговорим с тобой позже, — и закрыл дверь.
Но в последний момент Рут успела услышать, как он сказал, обращаясь к девушке:
— Похоже, придется обойтись без шарфа.
Старые половицы заскрипели под его ногами, и застонала старинная кровать, когда он улегся на нее рядом со своей любовницей.
202 
