126 
— Забудь, я сказала. — Чайна протянула к Деборе руку и сомкнула ее пальцы вокруг завернутого в льняной платок кольца. — Делай то, что должна, Дебора.
И снова повернулась к брату.
— Она не такая, как ты. Для нее это вовсе не просто.
— Они используют против нас все средства. И нам надо действовать так же.
— Нет, — сказала Чайна и снова обратилась к Деборе: — Ты приехала, чтобы помочь мне. Я благодарна тебе за это. Так что делай то, что должна делать.
Дебора кивнула и с трудом выдавила:
— Мне очень жаль.
У нее было такое чувство, как будто она их подвела.
Сент-Джеймс всегда считал, что умеет контролировать свои чувства. С того дня, когда он, очнувшись на больничной койке, — память не сохранила о катастрофе ничего, кроме последнего стаканчика текилы, который ему не следовало пить, — взглянул в лицо своей матери и прочел по нему приговор, час спустя подтвержденный неврологом, он привык подчинять себя и свои эмоции такой суровой дисциплине, которая сделала бы честь и военному. Он неколебимо верил в силу своей воли: с ним произошло самое худшее, но он не сломался под грузом личной трагедии. Он был изувечен, остался калекой, его бросила возлюбленная, но он прошел сквозь все испытания, оставшись самим собой. Если он справился с этим, то справится с чем угодно.
Поэтому беспокойство, которое он начал испытывать, узнав, что жена не доставила кольцо старшему инспектору Ле Галле, застигло его врасплох. Позже, когда минуты шли, а Дебора все не возвращалась, беспокойство достигло критического уровня, и это его доконало.
Сначала он ходил по комнате и прилегавшему к ней балкончику. Потом бросился в кресло и минут пять раздумывал о том, что могло означать поведение Деборы. Но от этого ему стало только хуже, и он, схватив в охапку пальто, выскочил на улицу. Там он решил, что пойдет ее искать. Не представляя, в каком направлении двигаться, он перешел дорогу, радуясь тому, что дождь кончился и можно не раскрывать зонта.
Направление вниз по склону холма было ничуть не хуже, чем вверх, и он пошел, огибая сложенную из валунов стену, которая тянулась по краю большого углубления напротив отеля, где был разбит сад. У его дальнего конца стоял военный мемориал, и Сент-Джеймс уже поравнялся с ним, когда увидел, как из-за угла здания королевского суда, чей величавый фасад серого камня занимал рю дю Мануар полностью, выходит его жена.
Дебора подняла руку в знак приветствия. Пока она приближалась, он изо всех сил старался успокоиться.
— Ты вернулся, — сказала она с улыбкой, подойдя к нему.
— Это очевидно, — ответил он.
Ее улыбка погасла. Она все поняла по его голосу. Иначе и быть не могло. Ведь она знала его почти всю жизнь. И он тоже думал, что знает ее, однако теперь ему начинало казаться, будто разница между его представлением о ней и реальностью быстро приобретает размеры пропасти.
— В чем дело? — спросила она. — Саймон, что случилось?
Он стиснул ее руку так, что ей, несомненно, стало больно, но ослабить хватку было не в его силах. Подведя ее ко входу в сад, он едва ли не спихнул ее по ступенькам вниз.
— Что ты сделала с кольцом?
— Сделала? Ничего я с ним не сделала. Оно у меня вот здесь…
— Ты должна была отнести его прямиком к Ле Галле.
— Я это и делаю. Я как раз шла к нему. Саймон, да что такое?
— Шла к нему? Только сейчас? А где ты была все это время? С тех пор как мы расстались с тобой на пляже, прошло несколько часов.
— Но ты же не говорил… Саймон, почему ты так себя ведешь? Перестань. Пусти меня. Мне больно.
Она высвободилась из его хватки и стояла перед ним с пылающими щеками. Вдоль периметра сада шла тропа, и Дебора повернулась и пошла по ней, хотя та, в сущности, никуда не вела. Черные лужицы дождевой воды стоял на ней повсюду, отражая быстро темневшее небо. Дебора шагала прямо по ним, нисколько не заботясь о том, что промочит ноги.
Сент-Джеймс шел следом. Его бесило, что она вот так взяла и ушла от него. Казалось, что перед ним какая-то совершенно другая Дебора, и это ему не понравилось. Конечно, если дело между ними дойдет до погони, то она легко его обставит. И вообще, в любом состязании, кроме словесного или интеллектуального поединка, победа тоже будет за ней. Таково было проклятие его увечья, сделавшего его слабее и неповоротливее собственной жены. И это тоже бесило его, стоило ему представить, как они смотрелись бы с улицы, если бы кто-нибудь решил за ними понаблюдать: она уверенным шагом уходит все дальше, а он, словно жалкий попрошайка, ковыляет за ней.
126 
