12 
— Слишком долго пролежали в машине, пришлось выбросить, — говорила она. — Дикие цветы быстро вянут.
Так продолжалось месяц за месяцем. Но Рут никогда не была любительницей лазать по утесам. И доморощенным ботаником или геологом тоже. Неудивительно, что Ги начал что-то подозревать.
Сначала он по глупости подумал, что в жизни его сестры появился мужчина и она смущена этим и не хочет рассказывать. И только увидев ее машину у входа в клинику принцессы Елизаветы, он все понял. Это и то, как она морщилась от боли и надолго закрывалась в своей спальне, вынудило его признать правду, которой он так долго не хотел смотреть в глаза.
С той самой ночи, когда состоялся их запоздалый побег и они покинули французский берег на лодке, спрятавшись среди сетей, она была единственной надежной опорой в его жизни. Если бы не она, он не выжил бы, ради нее он рано повзрослел, ради нее строил планы и одержал наконец победу.
Но это? С этим он ничего не мог поделать. От того, что причиняло его сестре страдания сейчас, ни на какой лодке не уплывешь.
Поэтому все надежды, которые он не оправдал, все планы, которые он разрушил, и все разочарования, причиной которых он стал, бледнели перед перспективой потерять Рут.
Утреннее купание на время помогало ему забыть о всепоглощающей тревоге. Если бы не оно, мысли о сестре, а еще больше его абсолютная неспособность повлиять на то, что с ней происходило, свели бы его с ума.
Тропа, по которой он шел, была крутой и узкой, по ее обочинам здесь, в восточной части острова, стояли деревья. Суровые ветра из Франции редко долетали сюда, и поэтому деревья чувствовали себя привольно. Оголенные ветви сикоморов и каштанов, буков и ясеней, под которыми проходил Ги, сплетались над его головой в прозрачную арку, точно вытравленную на предутреннем небе цвета олова. Деревья росли на крутых склонах холмов, поддерживаемых каменными стенами. У их подножия струился, журча между камнями, ручей, который брал начало где-то в глубине острова и бежал к морю.
Тропа петляла мимо призрачной водяной мельницы и неуместного швейцарского шале, в котором располагался отель, закрытый в межсезонье. Она упиралась в микроскопическую автостоянку с крохотной, как сердце мизантропа, закусочной — ее окна были забиты досками, а на двери висел замок — и скользкий от водорослей гранитный пирс, по которому лошади с телегами подходили к самому vraic,[9] служившему на острове удобрением.
Воздух был тих, никем не потревоженные чайки еще не покинули своих ночных убежищ на вершинах утесов. Недвижная вода в бухте, словно пепельное зеркало, отражала светлеющие небеса. В этом укрытом со всех сторон месте не было волн, вода лишь чуть плескала о прибрежную гальку, и казалось, будто резкие запахи гниения и зарождающейся жизни, притаившиеся в водорослях, вырываются от ее прикосновения на свободу.
Возле спасательного круга, давным-давно болтавшегося на палке, вбитой кем-то в расщелину в скале, Ги расстелил свое полотенце и поставил термос на плоский камень. Сбросил кроссовки, спустил спортивные штаны. Сунул руку в карман куртки, где лежали очки.
Но его пальцы нащупали не только их. В кармане оказался еще один предмет, который он вытащил и положил на ладонь.
Предмет был завернут в белую льняную тряпочку. Развернув ее, Ги увидел круглый камень. В середине была дырочка, которая делала его похожим на колесо, да он и был колесом: enne rouelle de fai'tot. Колесом фей.
Ги улыбнулся амулету и связанным с ним воспоминаниям. Остров был овеян преданиями. В карманах местных жителей, а тем более их родителей, бабушек и дедушек, тоже родившихся и выросших здесь, нередко можно было найти такие обереги от ведьм и их приспешников. Над обычаем посмеивались, но расставаться с ним не торопились.
«Неплохо бы и тебе обзавестись таким. Защита необходима, Ги».
И все же силы камня — волшебного или нет — не хватило на то, чтобы обеспечить ему единственную защиту, в которой он был уверен. Неожиданности случаются со всеми, и нечего было удивляться, когда это случилось с ним.
Он снова завернул камешек в ткань и положил в карман. Сбросив куртку, снял вязаную шапочку и надел очки. Пересек узкую полоску пляжа и, не мешкая, вошел в воду.
Холод резанул его, точно нож. Ла-Манш и летом мало походил на тропическое море. А уж пасмурным утром в канун быстро приближавшейся зимы он был мрачен, опасен и холоден, как лед.
12 
