22 
Спокойным тоном Александра спросила, когда сможет увидеть сестру. Пришлось объяснять, что сейчас это невозможно, подробно описывать печальную процедуру, и даже рассказать, откуда придется забирать тело для погребения. На случай дополнительных вопросов, был спрошен ее адрес. Ипатова снимала комнату в Коломне, почти по соседству. Предложение проводить с городовым или хоть посадить на извозчика, было вежливо, но твердо отвергнуто. Александра лишь спросила: свободна ли она, и, не простившись, вышла. Цветы так и остались на ковре прихожей. Горе настолько поглотило девушку, что она забыла об имениннице.
Бесполезный букет следовало отнести к подаркам. Родион подобрал обширный куст роз с нарциссами, но в этот момент во входной двери повернулся ключ, и на пороге возник господин среднего роста в идеальном костюме с бутоньеркой в петлице.
Все дальнейшее напоминало сценку в пошлом водевильчике, когда муж возвращается в неурочный час и застает любовника во всем параде, да еще с цветами. Обнаружив незнакомого молодого человека с роскошным букетом наперевес, господин так поразился, что не заметил городового, жавшегося поодаль, и хорошо поставленным в суде выговором, спросил:
– Кто вы? Что за мерзкая вонь? И где горничная?
14
Не зря Антон Сергеевич слыл модным адвокатом. Его проницательный ум помог уже нескольким мерзавцам спастись от неповоротливого правосудия. И сейчас сослужил добрую службу. Господин Грановский прекрасно понял, что за люди оккупировали его дом, и даже полноватый юнец с букетом, пяливший на него темные зенки, не мог сокрыть полицейский дух. Разум понимал, но остальное естество адвоката упорно не желало ничего знать, предпочитая оставаться в спасительном неведении. Не будем сильно порицать его. Ведь каждый из нас, хоть раз в неделю, испытывает подобное затруднение. И что же? Помогает это нам не верить в чудо, а в разум? Конечно, нет. Что поделать: в обмане всегда кроется надежда, хоть абсурдная. В правде – только печаль истины. Ну да ладно...
Грановский решительно требовал объяснений. Так решительно, что чиновник Редер, составлявший протокол счел за лучшее переместиться в дальнюю комнату. Только Родион, как одинокий дуб, сносил ураган угроз, жалоб и заявлений о нарушении неприкосновенности жилища. Антон Сергеевич распалялся не на шутку, помянув именины жены, которые теперь испорчены окончательно, растоптанные законы, поруганную честь и прочие высокие материи, так любимые адвокатами. Из чего Ванзаров сделал единственный вывод: господин решил, что полиция делает у него обыск по какому-то темному судебному делу. И был недалек от истины. Наконец, улучив паузу среди тирад, он быстро спросил:
– Что вы делаете здесь?
Грановский даже осел от такой неслыханной наглости.
– А вы как думаете?
Действительно, что может делать честный человек у себя дома в обеденный перерыв? Боже, какой сложнейший вопрос для нашей полиции! Ну, постарайтесь, напрягите свои извилины, если они у вас есть, что я могу делать здесь?
Удивительное свойство, которое недавно открыл в себе Родион, заключалось в том, что чем больше на него орали и угрожали, тем спокойнее и увереннее он становился. Очень полезное качество для сыщика. Вот если бы еще не падать сердцем при виде хорошенькой барышни, тогда бы совсем не человек – кремень. Не будем о грустном.
Ванзаров премило улыбнулся:
– Каждый день дома обедаете? Или сегодня так вышло?
Это было уже слишком! Грановский демонстративно сложил руки и гордо замолчал. Жаль, что не мог он потребовать себе адвоката. Ладно-ладно, этот неоперившийся гаденыш еще узнает, что такое месть великого Грановского.
– Отчего не спрашиваете «где моя жена»?
И этот вопрос был проигнорирован. Пусть говорит, что хочет, ему же потом будет хуже.
– Или надо сделать вывод: уже знаете, что она убита?
Грановскому показалось, что ослышался, и он дал слабину: переспросил. Ванзаров немедленно воспользовался ошибкой, вылив на несчастного мужа ушат ледяной воды. Мозг вынес холодный вердикт: «это правда», но чувства опять взяли верх. Антон Сергеевич стал кричать, и еще раз кричать, бегать по комнатам и, наконец, прорвался в спальню, откуда вышел притихшим и, словно, побитая мышь. Играть в праведного защитника закона и оскорбленную невинность больше ни к чему. Он присел к столу, опустив лоб на сомкнутые замком пальцы.
22 
