Мы тихонько оделись в прихожей и выскользнули за дверь.
* * *
— Мы не сдвинулись с места, мы остались в отправной точке, — сказала Беда, когда уселась за руль.
Я хотел зашвырнуть кейс на заднее сиденье, но передумал и остался сидеть, прижав его к груди.
— Да, и наворотили новых дел, — я пальцем постучал по чемоданчику и коротко рассказал ей о своих приключениях.
Элка попыталась присвистнуть, но только бездарно шамкнула губами.
— Открой! — распорядилась она.
— Дома. А то баксы в рот залетят, опять куда-нибудь въедешь.
— Ведру с болтами хуже не будет, — хохотнула Элка. — Я надеюсь, у тебя хватило ума расспросить бабу Капу и глюколова Ваньку Глазкова?
— Ванька клянется, что ничего не знает и к делу отношения не имеет. У него башка любовью так забита, что его на Владимировку забрали. А Капа… Капа, скорее всего, что-то видела, потому что на следующий же день свалила в Тверь. Там у нее какой-то Федя и какая-то пасека.
— Негусто. Какая Тверь? Какая пасека? Зима на дворе. А позвонить нельзя этому кадревичу Феде?
— Капа домашним объявила, что ее все достали. Уехала и координат своих не оставила.
— Слушай, может, у Грибанова любовь какая-нибудь роковая была? Соперник там какой-нибудь?! Смерть за наркотики отпала, идея отмщения его папе какая-то неубедительная, остается смерть за любовь.
— Может быть. Только ты в эти игры больше не играешь. Большую часть времени я ищу тебя, а не убийцу.
— Черта с два! Играю!
Я понимал, что уговорить ее можно только одним способом, поэтому вздохнул и сказал:
— Ты поедешь в Марбелью.
— Повтори.
— Ты поедешь в Марбелью.
— Повтори!
— Поедешь. В Марбелью! У тебя проблемы со слухом, или с мозгами?
Элка исполнила на автомобильном гудке сложный, бравурный марш. В ее распоряжении была только одна нота, но она справилась.
— Тихо! — заорал я.
— Ты поедешь со мной.
— Ну, может быть. Скоро начнутся каникулы…
— Ты поедешь со мной!
— Ну…
— Ты же понимаешь, сейчас это лучший выход — взять и свалить в Марбелью, пока они там не разобрались, кому на самом деле принадлежал пистолет.
— Ну, я подумаю.
— Слушай, да, попытайся подумать. Я еду в любом случае. А ты, если хочешь, бодайся с наркоманами, цыганами, корейцами, следователями, бомжами, котами…
До дома Ильича она ехала, фальшиво напевая «Над Канадой, над Канадой». Я не понял, почему «Над Канадой», но спрашивать не стал.
Кейс я взял с собой в квартиру. «Магнум» лежал у меня в кармане: почему-то я не решился от него избавиться, подкинув в гроб, в общую кучу оружия. Трофеем сегодняшнего вечера была и Беда, поэтому я пропустил ее вперед для гарантии, что она опять не исчезнет.
Рон проспал наше появление. Он сонно приоткрыл глаза на диване, лениво махнул хвостом и снова заснул.
— Кажется, нам придется спать на полу, — сказала Беда и забрала у меня кейс.
Я решил позвонить своему деду Сазону. Ничего, разорю Ильича на междугородние переговоры. Когда я набирал код родного южного города, то ощутил нечто вроде ностальгии. В моем городе сейчас тепло, может быть, даже идет дождь — пахнет мокрым асфальтом и мокрой землей, а о приближении Нового года напоминает только перемигивание ярких гирлянд в витринах магазинов и кафе.
— Але, — раздался в трубке неожиданно тихий голос Сазона.
Дед плохо слышал и потому всегда орал так, что на него жаловались соседи с первого этажа, хотя сам он жил на восьмом.
— Але, — тихо и грустно повторил он. Наверное, он заболел. Я испугался, и гаркнул в трубку так, как обычно разговаривал с дедом — во всю мощь своих неслабых легких.
— Дед! Это я, Глеб!
— Сынка, ты что ли? — по-прежнему тихо спросил Сазон. — А чего ты орешь, как голодный медведь на Севере?
От неожиданности я чуть не выронил трубку.
— Дед, ты что, купил слуховой аппарат?
— У меня нормальный слух, — отрезал дед. — Был. А сегодня Галка вставила мне одну хреновину.
— Какая Галка? Какая хреновина? Куда вставила? — заорал я.
— Ну, — вроде как смутился дед, — Галка, это секретарша моя. Она привезла из Японии новомодную хрень, которую в ухо вставляешь и… в общем, мужская сила удваивается. Я попробовал, помогает. Только орут все кругом, как слоны перед случкой, башка трещит. Я и тебе такую заказал!
— Не, дед, дай отбой, а то у меня от этой самурайской хреновины мужская сила из ушей попрет.