— Ну, ну, — сказала Беда.
— Ну и ну, — добавила она.
— Ну-ну, — заело ее как кучера в разговоре с норовистой лошадью.
— Это Марина, — сказал я зачем-то.
— Ну-ну, — Беда стащила с носа очки, сдула с них воображаемую пыль и закрыла дверь. В коридоре раздались ее энергичные шаги.
— Что это за дылда? — спросила самая красивая учительница города.
— Это моя жена.
— Ой.
— Ничего, — простил я ее и помчался вслед за Бедой.
Не заладилось, думал я, скачками преодолевая расстояние до лестницы.
— Эй! — крикнул я ее дубленочной спине. — Стоять!
Она послушалась и, не оборачиваясь, спросила:
— Ну?
— Это Марина, — опять брякнул я. — Баковая группа.
— Какая?
— Швартовая. Якорь у нее там.
— Где?
До сих пор я считал, что она понимает мои шутки, но…
Не заладилось, снова подумал я.
— Не делай гнусных намеков.
— Я?! — она захлебнулась возмущением, обернулась, и уставилась на меня.
— Это Марина, — снова зачем-то сказал я, словно это имя стопроцентно меня оправдывало.
— Мне нет дела, как зовут твою швартовую группу, — с металлом в голосе сказала Беда, развернулась и умчалась по ступенькам вниз, оставив в воздухе аромат незнакомых, дерзких духов.
Я не стал ее догонять. Я гордый. Я надоел и я ушел.
Права была баба Капа — у нее узоры, а у меня разводы.
Какого черта Беда приперлась в учительскую?! Она никогда не приходила в школу, только в сарай.
Я вернулся в учительскую и выплеснул злость на Марину.
— Ты это, монисты попроще на себя цепляй. А то, не дай бог, где-нибудь в уединенном месте зацепишься.
Но это было только начало дня. Перед тем как прозвенел звонок, меня схватила за руку Лилька-трудовичка. Неделю назад она вышла замуж и с тех пор ходила томная и загадочная.
— Петь, а Петь! Ты забыл закрыть свой сарай. Я видела. Шла мимо — замка нет.
— Я не Петь. У меня там нечего брать.
Лилька женственно пожала плечами и красиво пошла по коридору с видом пресыщенной женщины, которую мужики достали своей тупостью.
Навстречу мне из-за угла вылетел Ильич. Он был красный и тяжело дышал. У Ильича новый бзик — он решил худеть и укреплять сердечную мышцу. Ради этого он отказался от моих шоферских услуг, оставив свою «аудюху» в мое полное распоряжение. Теперь он встает ни свет ни заря, и в стиле спортивной ходьбы чешет от своего дома до школы. К школе он подходит уже никакой: красный как рак, ловит ртом воздух, кричит, что устал, как ломовая лошадь, плюхается в директорское кресло и кемарит в нем, пьет кофе и снова кемарит.
Ильич стянул с себя черную трикотажную шапочку, вытер ею вспотевшее, несмотря на мороз лицо, и сказал:
— Петька, у тебя сарай открыт. Я мимо пробегал, видел.
Не сбиваясь со спортивного шага, он направился в свой кабинет, мягко перекатываясь с пятки на носок.
— У меня там нечего брать, — сказал я ему в спину и не успел два шага сделать, как ко мне бочком подошла Машка-отличница. Она носила тугие косицы, несмотря на то, что училась в десятом, и всегда напрягала меня наивным взглядом.
— Глеб Сергеич, — робко начала она, — я шла в школу и обратила внимание, ну, в общем, я увидела, что ваше жилище не закрыто. Обычно там висит замок, а сегодня… Наши ребята, конечно, хорошие, не залезут, но из других школ такие заходят…
— Спасибо, Маша, — прервал я ее, и решил, что после первого урока обязательно закрою Женьку на замок, иначе мне житья не дадут.
Ситуация с Бедой мне не давала покоя. Было ощущение, что я проглотил пчелу и она жалит меня то в желудок, то в печень, то в сердце. Я кое-как объяснил восьмому классу новую тему и твердо решил, что на перемене позвоню Беде. Зачем она приходила в учительскую? Выяснять отношения не в ее правилах. Она скорей заведет любовника и вычеркнет меня из своей жизни, чем будет ковыряться, кто и в чем был не прав. В крайнем случае, она выплеснет эмоции на бумагу, потому что все свободное время пишет свои романы, но припереться ко мне на работу, зная милый нрав, цепкий взгляд и вездесущие уши женского коллектива… Я твердо решил позвонить Беде.
На перемене в учительской было не протолкнуться. Естественно, мне не захотелось радовать трудовой коллектив разговором со своей бывшей женой. Я покрутился немножко с деловым видом и пошел в директорский кабинет.
— Ильич, — сказал я, — мне нужно сделать очень личный звонок!