100 
Так вот откуда тот самый странно знакомый запах! Можжевельник!
Впасть в уныние Ванзаров себе не позволил. Вторая рюмка укрепила дух. Занюхав янтарную жидкость каким-то химикатом, Родион весело спросил:
– А слова откуда вырезаны?
Лебедев молча указал на кучу в углу:
– Что-то из подобных брошюрок. Специально держу для образцов бумаги… Поищите, может, найдете подходящую.
Коньяк приятно расслабил члены. Однако Родион все-таки направился в угол и стал перебирать печатные издания. Где-то в середине пачки попалась тонкая книжица с красной обложкой. Полистав, Ванзаров спросил:
– Хотите послушать?
– Валяйте! – согласился эксперт, пребывавший в блаженной расслабленности.
– Цитата: «Какое же несчастье помешало расследовать это дело после такого падения власти». Откуда это? Уверяю, ничего сложного.
Изобразив задумчивость, Лебедев сообщил, что в голову ничего не приходит.
– Тогда другая: «И я слышал об этом, но никто не может указать виновника этого преступления». Кто говорит?
– Не знаю. Отстаньте.
– Последний шанс. Зачитываю: «Я буду бороться за него как за своего отца и приму все меры к тому, чтобы поймать убийцу». Назовите персонаж, даже вы его знаете.
– Да ну вас, – эксперт отмахнулся.
– Эдип-царь! – крикнул Родион, тем самым сравнивая счет. Не стоить думать, что между друзьями было негласное соревнование. Просто Родион Георгиевич не любил оставаться в долгу. Такой уж характер, что поделать.
Лебедев потребовал брошюрку, полистал и признал очевидный факт.
– Сразу понял: что-то знакомое! – бурлил Ванзаров. – Но ведь я читал в оригинале, а здесь мерзейший подстрочный перевод какого-то преподавателя Императорской Царскосельской гимназии «Ив. Мир. Иванова». Тоже мне любитель словесности. Тьфу!
– В лаборатории плевать не принято, у нас стерильная чистота, – сказал криминалист, стряхивая пепел. – Значит, старик Эдип вас морочил. Ловко.
– Вот и знак! – закричал Ванзаров, тыча пальцем в страницу. – После слова «берегись» точка со скобкой! Брак наборщика. Это то самое издание! Если б сразу догадался… Если б увидел, что скрывала персона…
– Что бы изменилось?
– Варвару, конечно, не спасти. Но Липа, быть может, осталась бы живой. И Тонька. И Орест.
Победное настроение разбилось вдребезги. Родион резко протрезвел. И на душе стало только хуже.
10
В подворотне маячили какие-то странные фигуры, но Ванзаров пошел напрямик. Не пристало чиновнику полиции шарахаться от теней. Навстречу отделилась фигура невысокого роста.
– Добрый вечер, Родион Георгиевич.
Обух выглядел все тем же неуловимо серым человечком, которого и филер не возьмется описать.
– И вам, Семен Пантелеевич.
Коротко присмотревшись, вор спросил:
– С вами все в порядке? Выглядите странно.
Родион заверил, что это показалось, уличное же освещение. Несколько устал, но и только. Полон сил, кипит энергией.
– Очень рад. Просьба ваша исполнена. Господин доктор на улице нашел потерянный кошелек. Вещей не было, не наши постарались. Но ему компенсировано.
– Благодарю. Это справедливо.
– И еще одна мелочь, – теперь Обух смотрел прямо в глаза, как умел. – Я решил, что ваша жизнь еще пригодится. Столице и вообще…
– Вот как?
– Я не шучу, Родион Георгиевич. Наверное, знаете, что на своей территории держу порядок. Не скажу, что каждый кошелек срезанный знаю, но что касается убийства – с этим у нас строго.
– Кого убили? – спросил Родион.
– Собирались вас. Были заплачены деньги, оставалось только наше согласие. Но я подумал, что такой чиновник, как вы, дороже каких-то двадцати рублей.
Обиднее всего, во сколько оценили его жизнь. Хотя бы сотню-другую накинули. А так – по ставке бильярдной партии.
– Желаете взглянуть на гайменника?
Из-за темных спин, маячивших в отдалении, выступил довольно крепкий парень в сюртуке, ворот сорочки расстегнут. Не силач, примерно двадцати лет, худощав, среднего роста, нервный, волосы длинные, прямые. Ничего примечательного. С таким запросто справиться в честном бою. Но кому нужен честный бой? Ударил сзади по затылку – и был таков. Парнишка глаз не отводил и вообще не показывал, что ему стыдно или неловко, как будто заявлял: каждый имеет право зарабатывать, как умеет. Ты – умом, я – кистенем. Извини, дружище, ничего личного.
100 
