Последние отзывы

  124  

Он снова слышал её голос; казалось, ощущал её запах, мог её коснуться.

Что-то шевельнулось в глубине памяти.

Он отодвинул листок в сторону Кребса. Тот вернул его в папку, продолжая разговор:

– Что было дальше, вам известно. По указанию Глобуса Лютера прикончили, как только он появился, и, скажу откровенно, это меня потрясло. Сделать такое в общественном месте… Я подумал: этот человек не в своем уме. Правда, тогда я не знал, почему он так не хотел, чтобы Лютера взяли живьем. – Он оборвал рассказ, словно забыл, где находится и какую роль должен играть. – Мы обыскали тело и ничего не нашли. Тогда погнались за вами.

У Марша снова разболелась рука. Глянув на нее, он увидел, что сквозь белую повязку просачиваются алые пятна.

– Который час?

– Пять сорок семь.

Она в пути почти одиннадцать часов.

Боже, как болит рука… Красные пятна расплывались, сливаясь друг с другом, образуя кровавые архипелаги.

– В этом деле участвовали четверо, – рассказывал Марш. – Булер, Штукарт, Лютер и Критцингер.

– Критцингер? – переспросил Кребс, делая пометку.

– Фридрих Критцингер, министериаль-директор рейхсканцелярии. На вашем месте я бы не записывал. – Кребс отложил карандаш. – Их беспокойство вызывала не программа массового истребления сама по себе – не забывайте, это были высокопоставленные партийные деятели, – а отсутствие надлежащего приказа фюрера. Ни строчки в письменном виде. Лишь устные заверения Гейдриха и Гиммлера, что таково желание фюрера. Можно ещё сигарету? – Насладившись несколькими затяжками, Марш продолжал: – Это лишь предположение, понимаете? – Его собеседник кивнул. – Я предполагаю, что они задавали себе вопрос: почему нет документа, непосредственно связывающего фюрера с этой политикой? Полагаю, они же и давали ответ: она настолько чудовищна, что нельзя, чтобы видели, что в ней замешан глава государства. Тогда в каком положении они оказывались? Они оказывались в дерьме. Потому что, если бы Германия проиграла войну, их бы судили как военных преступников, а если бы Германия выиграла её, то в один прекрасный день их могли сделать козлами отпущения за крупнейший акт массового уничтожения людей в истории.

– Не уверен, что горю желанием знать все это, – пробормотал Кребс.

– Тогда они решили подстраховаться. Сделали заявление под присягой – это было нетрудно: трое из них были адвокатами – и изымали, где могли, документы. Постепенно собрали внушительное досье. Предусмотрели любой исход. Если бы победила Германия, а против них были предприняты какие-либо действия, они пригрозили бы разоблачением. Если бы победили союзники, они могли сказать: видите, мы выступали против этой политики и даже, рискуя жизнью, собирали разоблачительные сведения. Лютер, кроме того, добавил долю шантажа – документы, ставящие в затруднительное положение американского посла в Лондоне. Дайте-ка мне эти книжки.

Он указал на записные книжки – свою и Булера. Поколебавшись, Кребс подвинул их через стол.

Открыть записную книжку одной рукой оказалось непросто. Пропитавшаяся кровью повязка пачкала страницы.

– Лагеря были организованы таким образом, чтобы не оставалось свидетелей. Специально выделенные заключенные обслуживали газовые камеры и крематории. Со временем этих заключенных уничтожали, а на их место ставили других, которых тоже уничтожали. И так далее. Если это практиковалось на самом низком уровне, то почему отказаться от этого на самом высоком? Смотрите. На совещании в Ваннзее было четырнадцать человек. Первый из них умирает в пятьдесят четвертом. Второй в пятьдесят пятом. Затем по одному в пятьдесят седьмом, пятьдесят девятом, шестидесятом, шестьдесят первом, шестьдесят втором. В шестьдесят третьем, видно, собирались убить Лютера, в его доме были посторонние, но он нанял охрану. Шло время, с ним ничего не случилось, и он подумал, что это было просто какое-то совпадение.

  124