— Ты врёшь, что боишься! Ты открывал дверь Павлику, когда он приходил первый раз.
— Я открывал не Павлику. Он случайно оказался на площадке. Слушай, Анель, дай мне глотнуть из фляжки! Мне очень плохо. — Он протянул руку, чтобы забрать у меня фляжку, но я прижала её к груди и ногой ударила его по руке. Он надулся, как мальчик, у которого отняли игрушку.
— Говори, кому ты открывал дверь!
— И ты дашь мне хлебнуть? — То ли он и в самом деле был очень пьян, то ли этой гундосой плаксивостью изощрённо надо мной издевался.
— Кому ты открывал дверь?!
— Жанке!
— Врёшь! Она в Венеции. Я видела сегодня интервью с ней по телевизору.
— Это старое интервью. Они с Анкиловым прилетели вчера вечером и…
— Как она узнала, что ты здесь?
— Ты дура, Анель. На свете есть мобильные телефоны. Мы созвонились, и я открыл дверь на условный стук. Едва только Жанна успела нырнуть в квартиру, как на площадке нарисовался этот твой свин. Он стал орать, что должен забрать свои вещи.
— Она была здесь?! — заорала я так, что сорвала голос.
— Почему была? — усмехнулся Геральд, и я подумала, что он не так пьян, как хотел казаться. — Она и сейчас здесь! Эй, Жанка, всё получилось так, как ты говорила! Я проспорил тебе поездку в Диснейленд и пластику по увеличению твоих си…
— Что значит «Эй, Жанка!» Что значит проспорил?! — прошептала я, и знакомое по Судаку чувство шаткости моего рассудка снова посетило меня.
— Ты дура, Анель, — сказал у меня за спиной насмешливый женский голос. — Странно, что моя родная сестра выросла такой дурой!
Я засмеялась. Мне действительно стало весело.
— Снято с первого дубля! — крикнула я воображаемой съёмочной группе. — Всем спасибо, перекур!
Кукла
— Она всё-таки чокнулась? — весело спросил голос.
— Не думаю, — буркнул Геральд, встал и выкрутил из моих рук фляжку и нож.
— Ты тоже дурак, наболтал много лишнего, — резко резюмировал голос.
Я взяла себя в руки и обернулась.
Она была гораздо красивее меня и, по-моему, выше. Яркая, наглая, с вызовом в синих глазах. У неё не было родинки над верхней губой, а нос, который я всегда считала у себя длинноватым, у сестры был изысканным, как прихоть талантливого художника. Она была баба «с изюмом», как принято сейчас говорить. В ней было то, чего всегда не хватало мне — уверенность в себе и вера в собственную исключительность.
— Наболтал, наболтал, — пробурчал Геральд и отхлебнул из фляжки. — Засела там, в спальне, а мне отдувайся. Да она меня чуть не зарезала! Кипятком ошпарила! Мы как договаривались?! Ты должна была выйти, как только…
— Заткнись, — оборвала она, и выхватила из его рук фляжку.
Геральд снова надулся, привалился спиной к холодильнику и начал играть с ножом. Он крутил его, перебирал пальцами, подкидывал, не опасаясь порезаться.
Филимон заорал где-то, и я почувствовала, что тоже хочу заорать — истошно, протяжно, с надрывом, и обязательно по-кошачьи.
— Ну что, сестрёнка, будем знакомы?
— Не буду врать, что мне очень приятно. Зачем вы оккупировали мою квартиру?
Она рассмеялась звонко и весело.
— Мы с Геральдом крупно поспорили. Он утверждал, что ты вряд ли сюда придёшь, что будешь сидеть до упора в съёмной квартире и ждать его. А если сюда и явишься, то простишь ему всё, будешь клясться в любви, даже если он приставит нож к твоему горлу. Я же сказала, что раз всё-таки ты мне сестра, то должна взбелениться, разозлиться и заставить его играть по своим правилам. Я ждала, что ты вернёшься сюда, в эту квартиру. Я знала, что ты не испугаешься его глупых угроз, я чуть со смеха не умерла в спальне, когда услышала, как он носится за тобой по квартире. Ты ошпарила его кипятком! Ты заставила его рассказать правду! Здорово! Геральд, ты проиграл мне поездку в Диснейленд и пластику по увеличению бюста! — Она захохотала, и он захохотал, и Филимон захохотал где-то, а я подумала, не захохотать ли и мне?!
— Да, проиграл, — сказал Геральд, — проиграл. Только где мы возьмём на всё это бабки? За фальшивую мазню, которую она нам притащила, гроша ломаного не дадут, а… меня всё равно грохнут. Господа мечтали получить подлинного Ренуара, и господа не получили подлинного Ренуара. Старый пень Анкилов обхитрил нас, или… слушай, а может, она была с ним заодно?! — Он ткнул в меня длинным пальцем. И как могли мне эти руки казаться красивыми? — Точно, она была с ним заодно. Иначе с чего бы старый пень держал в коллекции такие грубые копии?