Особенно,... 
95 
Германец ожил, Воробей вернул его душу с того света – в то же израненное тело, увы. Залечить раны – не в силах фигурки. Хотя…
Я достаю Воробья, стискиваю в ладони. Залечить раны, мысленно приказываю я. Напрягаюсь до того, что темнеет в глазах. Ну же, начинай, велю я Воробью… Бесполезно.
Германец мертв. Впрочем, сегодня я один раз уже вернул его с того света. Я могу сделать это еще раз. Воробей дает не силу, думаю я. Воробей дает возможность.
– Что вы хотите сделать, легат? – спрашивает центурион.
Слабость такая, что в глазах темнеет. Мир убегает куда-то в сторону… Падаю.
В следующее мгновение Тит Волтумий оказывается рядом, помогает мне встать. Боги, как я устал. Голова кружится. Фигурка в ладони совершенно ледяная. Я пытаюсь шагнуть обратно к германцу…
– Я не все узнал, – говорю я упрямо. Сжимаю в руке Воробья – до боли. – Мне нужно еще раз попробовать…
– Поздно, – говорит Тит Волтумий.
* * *
Меня всегда интересовало, как я встречу свою смерть. Наверное, нет человека, который бы об этом никогда не думал. И, конечно, все происходит не так, как представлялось… Жаль.
– Поздно, – говорит старший центурион.
Взгляд жесткий. Морщины рассекают лоб.
Я поворачиваюсь… Да чтоб тебя!
На дороге перед нами с центурионом выстроились темные фигуры. Вспышка молнии освещает их – это германцы, шестеро. Длинные волосы и плащи развеваются на ветру. Посланцы Преисподней. Воины с той стороны Ахерона.
– Что скажете, легат? – говорит Волтумий. Голос совершенно спокойный.
Я говорю:
– Смешно.
Варвары все с мечами. Ветер развевает их плащи и рвет полы рубах. Лица суровые.
Мечи пока в ножнах. «Договоримся?» – думаю я. Потом вперед выходит предводитель варваров, и я понимаю: проклятье, не договоримся.
У предводителя нет руки, кисть замотана грязной тряпкой. Однорукий!
– Он говорит: узнаешь меня, римская собака? – Тит Волтумий почти весел. – Меня зовут Демериг. Что ему ответить?
– Скажи, что… Проклятье, сейчас не время… Скажи, что собаки плохо видят в темноте. Пусть приходит утром.
Варвары смеются. Сверкает молния.
– Это тот? – спрашивает центурион.
Я качаю головой, опускаю ладонь к рукояти гладия. Пальцы совсем рядом от нее, я почти ощущаю тепло костяной рукояти.
– Не тот, – говорю я. – Даже обидно, Тит. Это другой однорукий. Проклятье… как глупо.
Вожак – тот варвар, которому Арминий отрубил руку на базаре. Похоже, он все-таки затаил на меня обиду. А у меня нет времени с ним ссориться.
Или… или его натравили. А я только кое-что начал понимать.
Один из германцев взмахивает рукой, я отшатываюсь. Что-то темное и круглое летит, описывает дугу… падает в грязь передо мной. Подкатывается к моим ногам.
Пауза. Я смотрю на спутанные темные волосы, следы крови. Лицо у мертвеца смуглое.
Германец что-то кричит. Тит Волтумий переводит:
– Он говорит: это ваше.
Я смотрю. Потом носком сапога переворачиваю голову. Хмыкаю от неожиданности. Передо мной голова одного из моих рабов – того, что бежал к лесу. В глазах застыл ужас.
Что ж… Я поднимаю взгляд. Беглец сам выбрал свою участь. Но мне все равно его жаль.
* * *
Мы стоим напротив: римляне и варвары. С одной стороны – я и старший центурион. С другой – шестеро германцев.
Мы пониже ростом, они, соответственно, повыше. То есть, если бы не рост, мы могли бы победить в этой схватке. Смешно.
Где-то вдалеке грохочет гром. Раскаты его чудовищны, кажется, в не-
бесах сошлись на битву тысячи титанов и сотни богов. Мы стоим. Раскаты грома напоминают удары боевых молотов по медным воротам.
Гиганты, штурмующие небо. Мне всегда нравилась эта история…
Глаза германцев мерцают в свете молний.
– Не делайте резких движений, легат, – говорит центурион, не поворачивая головы. – Иначе они решат, что мы нападаем. А нам лучше выбрать момент.
Логично. Я говорю:
– Предложи этому, главному… как его, Демеригу – бой один на один. Я против него. Как это называется? Божий суд? Если я нанес ему обиду, я отвечу по справедливости.
Центурион едва заметно качает головой.
– Они не согласятся, легат. Для этих мы, римляне, – не люди.
Даже так?
– Попробуйте, Тит.
Центурион начинает говорить. Главный из варваров начинает смеяться, потом что-то отвечает. С презрением. Показывает обрубок и ладонью ударяет себя по локтю.
– И как он нас назвал? – говорю я.
95 
