22 
Останавливаюсь. Центурион идет ко мне, пропуская легионеров мимо себя.
– Это священная роща германцев, – поясняет он. – Лучший способ покончить с жизнью – со всеми нашими жизнями – это подойти к этим деревьям.
Я киваю. Мы некоторое время стоим, разглядывая рощу. Она почти ничем не отличается от леса, что тянулся вдоль дороги прежде. Разве что здесь другие деревья – в основном бук и ясень, сосен почти нет. На ветках деревьев – кривых, старых, с корой толстой и сморщенной, как кожа титанов, – качаются от ветра колокольчики (динь, динь) и десятки цветных лент и амулетов.
– Кому она посвящена? – говорю я.
Повозка уже грохочет дальше по дороге, замыкающие караван два легионера – караул – проходят мимо нас. Через некоторое время один из них оглядывается. Мы с Волтумием остаемся одни. Центурион невозмутим. Солнечный свет лежит на траве и листьях, легкий ветерок пробегает по их верхушкам, как волна. Шелест крон напоминает голос, шепчущий что-то – свою германскую тайну, может быть. Где-то высоко над нами летают птицы.
Тит Волтумий говорит:
– Тивазу, думаю.
– Кому? – О таком боге я не слышал.
Некоторое время он размышляет.
– Местному Юпитеру, наверное, легат. Не знаю, как объяснить лучше. Я солдат, а не жрец. Тиваз – у него молнии.
Я киваю. Логика – это прекрасно. Любой бог, у которого есть молнии, считается Юпитером.
– Что ты думаешь о моем брате? – спрашиваю внезапно.
Долгая пауза. В гудении насекомых слышится некоторое умиротворяющее раздражение.
– Легат? – Тит смотрит на меня.
– Центурион, – говорю я. – Не делайте вид, что не понимаете, о чем я. Мой брат мертв. Я хочу знать, кто это сделал, – и я узнаю. Клянусь Юпитером и духами предков!
– Легат. – Тит Волтумий кивает. Лицо спокойное и непроницаемое. В уголках глаз – морщинки.
– Сколько ты служишь в Семнадцатом, Тит?
– Шесть лет.
– То есть…
– Да, – говорит он. – Я перевелся в Семнадцатый еще до вашего брата.
Стрекот кузнечиков. Луций, Луций. Ладонь, накрывающая… смотри, поймал, Гай! Смотри.
Я хочу спросить, кто виноват в смерти Луция и брал ли он у варваров проклятые приношения, но вместо этого говорю:
– Какой он был командир?
Вдалеке грохочет повозка, и идут походным шагом легионеры. Здесь с нами остается тишина. Голубое небо над головами высокое и прозрачное, как эмаль на коринфской мозаике.
– Хороший, – говорит Тит Волтумий. – Даже очень хороший. Один из лучших командиров на моей памяти. А я повидал всяких уро… простите, легат. Можем мы пойти? Не хочу оставлять ребят без присмотра.
– Он дарил воинам подарки?
Брови Волтумия изгибаются.
– Нет, легат. Никогда такого не слышал. Он не подкупал воинов, если вы об этом. Но он был… настоящим командиром. С таким идти в бой страшно и весело.
Я киваю. Это о моем брате. Луций, рожденный для великой судьбы. Думаю, примерно таким человеком был Цезарь, победитель Галлии, триумфатор, сокрушивший Республику, – командир, за которым хочется идти хоть в Преисподнюю.
– Простите, легат. Могу я говорить прямо?
Я едва сдерживаю улыбку. Теперь понятно, почему Тита Волтумия, третьего по рангу среди центурионов Семнадцатого, отправили меня встречать – во главе всего лишь горстки солдат. Обычный конвой. Такую задачу обычно поручают командиру последней центурии последней когорты – самому младшему в легионе…
Тит – прямой и честный. Думаю, начальство его не слишком любит.
– Да, центурион. Я даже настаиваю на этом.
Тит Волтумий смотрит на меня в упор. Глаза его от солнца кажутся ярко-золотыми.
– Вы уверены, что справитесь?
Прекрасно. Вот и прозвучало то, о чем я боялся спросить сам себя. Молодец, Тит Волтумий. Если мне суждено стать настоящим легатом, ты будешь моим лучшим центурионом.
– Я надеюсь, Тит. По крайней мере, я сделаю все возможное.
– Вашего брата уважали, легат. В походах он спал на голой земле, как простой «мул». Когда становилось трудно и ребята падали духом, он отказывался от коня и шел вместе с нами на марше. У нашего легиона всегда хватало припасов. Он всегда был прост и в то же время всегда был выше и знал больше любого из нас. Он был настоящий командир.
Тит Волтумий замолкает. Ну же, договаривай, центурион!
– Вам будет… трудно. Особенно потому что вы – его брат.
Спасибо за откровенность, Тит. Кажется, я начинаю понимать, во что ввязался…
– Это все, центурион? – Ветер шевелит волосы у меня на виске и лбу.
22 
