Особенно,... 
93 
* * *
Повернулся, а там она стоит. Я и не видел, как подошла. Увлекся с дверью.
Она на меня смотрит и говорит:
– Девочку пора кормить.
Я говорю:
– Я знаю.
И стоим друг на друга пялимся. Как два идиота.
Потом Марта усмехнулась и говорит:
– Ты сильный.
Я на развороченную дверь смотрю и говорю: да?
Она говорит:
– Но молотка в руках сроду не держал. Я же вижу. У тебя под другое руки заточены. Поэтому и не выходит. Вот шпаги, ружья – это твоё, верно?
Я говорю: наверное.
Она говорит:
– Почему вы, мужчины, просто не можете быть дома? А? Объясни мне, солдат!
Я говорю: не знаю.
Она говорит:
– Почему вам обязательно нужно куда-то идти – и кого-то там убивать?
Я не знаю, что ответить.
Она говорит:
– А потом еще желательно сдохнуть где-то там, вдали от дома – в грязи и вонище!
Я молчу.
Она помедлила и говорит:
– Тогда вы будете счастливы, да?
Повернулась и ушла в дом. А я смотрю ей вслед, и у меня внутри – пустота. Словно вырвали что-то очень важное и теперь нити свисают.
* * *
Наверное, она что-то почувствовала. Женщины в этом смысле вообще тоньше устроены. Как барометр.
Я зашел в сарай и вытащил сверток. Длинный, почти в мой рост. Снял мешковину, проверил и завязал обратно. Потом взялся за пистолеты. Заводил каждый и нажимал на спуск. Не то, чтобы дергался. Просто надо было себя чем-то занять.
Хотя – не без мандража, конечно.
Потом разобрал вещи. Морковкины – в одну сторону, свои – в другую. Из своих назавтра отобрал солдатскую куртку, рубаху, чулки, бриджи. Все чистое, как на парад.
Деньги, бумаги. «Завещаю своей дочери Анне-Фредерике...» и так далее.
Все, кажется.
А потом я вспомнил, что сказала Марта в день нашей встречи.
Во дворе – бочка, в бочке – вода. В воде закат отражается. И моё лицо заодно.
Cмотрю на себя и думаю – где красивый? Чего она выдумала?
А потом подумал – правильно, наверное. Может с нами, мужчинами, это тоже работает? Мы нужны женщинам, а они – нам. Мужчина постоянно должен доказывать женщине, что она – лучшая в мире. Иначе он не мужчина, а сапожная подошва. Чтобы мы из угловатых, негибких, жестких, туповатых становились такими, как есть – мы должны отдавать.
Это же просто. Если воду не вычерпывать, она уходит. Может, мы тоже пересыхаем, как колодцы?
И тогда, блять, в нас выстрелить надо, чтобы вода появилась?!
Когда совсем стемнело, я поднялся на крыльцо и открыл дверь. А там – она. Вроде как случайно в сенях стоит.
Я на нее смотрю, а она отвернулась. Только... я знаю, что она меня видит. Не глазами, всем телом. И она знает, что я знаю.
Стоим, дыхание друг друга слушаем.
А потом я сделал шаг. И другой. И как-то само собой получилось, что мы стоим рядом, и кажется, что кожа у неё в темноте тихонечко светится.
Прижал к себе. Она затихла и в грудь мне упирается. Лапки мягкие, как у котенка.
Я говорю: привет.
* * *
Спящая змея проснулась. Открылись двери лавок, зашумели люди. По пыльной чешуе зацокали каблуки и копыта. Цок, цок, лошадка! И улыбается.
Я посмотрел наверх. Небо в просвете домов чистое, света достаточно.
Перевёл взгляд на лавку портного. Ножницы большие и белые, нитки зеленые. Все четкое и яркое. Отсюда до вывески пятьдесят два шага – я проверял.
Потом задернул занавески, чтобы осталась только узкая щель. Взял стул и устроился у окна. Аркебузу поставил к стене, кувшин с водой – на пол, по левую руку.
И стал ждать.
* * *
Потому что однажды просыпаешься ночью, а вокруг темно – и душно, и грохот, и скрип, словно за стеной перетаскивают мебель. А потом, без перехода, гул голосов, который отзывается во всем теле. Только слов не разобрать, словно это кошмарный сон. Одни вибрации, низкие, тяжелые, тягучие, как патока. И этих в голосах звучит тоска и ужас – оттого, что обладатели голосов знают, что им предстоит совершить.
В неясной тревоге, на границе сна и темноты, ты лежишь с открытыми глазами и чего-то ждешь. Кажется, вечером ты поругался с женой из-за ерунды – сейчас даже не можешь вспомнить, из-за чего именно – но заснул ты не в спальне, а на кушетке в гостиной, где спал не раздеваясь и даже не сняв сапоги. Ты лежишь и слушаешь, как в груди отзываются зловещие тамтамы. А за стеной идут люди с тягучими голосами и глаза у них пустые, как у ящериц.
А потом – крик. Который хлыстом бьет по нервам. И ты вскакиваешь на ноги, словно тебя обожгло. Чувствуешь, как сжимается тело, словно от невыносимой боли. И понимаешь, что это кричит твоя жена.
93 
