— За подъем с глубин металлолома платят большие деньги. На тот случай, если ты не слышала, детка, Вторая мировая война собрала большой урожай.
— Мне казалось, что единственный интересующий тебя металл — золото.
— Что угодно, лишь бы платили, милашка. А я чувствую, что это путешествие будет очень прибыльным. — Хотя изучение ее профиля приносило не только удовольствие, но и боль, он продолжил это занятие. — Ты в это не веришь?
— Не верю. Но папа не может отказаться от мечты. «Изабелла» и «Санта-Маргарита» заворожили его.
— И «Проклятие Анжелики».
— Да, как только он услышал о нем.
— Но ты больше не веришь в проклятия. И в магию. Образование вытравило из тебя веру в чудеса.
Мэтью сказал чистую правду, но почему-то ей было больно слышать это от него.
— Я верю, что амулет существует и находится на борту «Изабеллы». Цена колье складывается из его возраста, стоимости драгоценных камней и золота, а не из суеверий.
— В тебе ничего не осталось от русалки, Тейт, — тихо сказал Мэтью, еле удержавшись, чтобы не погладить ее волосы. — Раньше ты напоминала мне сказочное существо, для которого воздух и море — родная стихия. В твоих глазах было столько тайны, и казалось, что для тебя нет ничего невозможного.
Тейт задрожала, но не от резкого порыва ветра, и, защищаясь, заговорила с нарочитой холодностью:
— Не заговаривай мне зубы. Мы оба прекрасно знаем, что ты обо мне думал.
— Я думал, что ты прекрасна. И еще более недосягаема для меня, чем сейчас.
Тейт вскочила, ненавидя себя за то, что от такой наглой лжи ее пульс забился быстрее.
— Не сработает, Лэситер. Я отправляюсь в это путешествие не для твоего удовольствия. Мы — деловые партнеры. Пятьдесят на пятьдесят, раз так хочет мой отец.
— Ну разве не интересно? — прошептал он, затем медленно отставил бутылку и поднялся. Они стояли лицом к лицу. Он вдыхал аромат ее волос. Его пальцы пульсировали от воспоминания о прикосновениях к ее коже. — Я до сих пор возбуждаю тебя, не так ли?
Ей удалось изобразить легкое презрение.
— Твое самомнение находится там же, где и прежде: точно под «молнией» джинсов. Вот что я скажу тебе, Лэситер. Если мне станет скучно и захочется поразвлечься, я дам тебе знать. Не слишком надейся на это и постарайся не ставить себя в идиотское положение.
— Я совсем не чувствую себя идиотом, — ухмыльнулся он. — Мне просто любопытно. — Надеясь ослабить охватившее его напряжение, Мэтью снова сел. — Еще какие-нибудь правила, Рыжик?
Ей потребовалась целая минута, прежде чем она смогла доверять своему голосу.
— Если случится чудо и мы найдем «Изабеллу», я, как морской археолог, оценю и систематизирую все находки. Все до последнего гвоздя будет занесено в каталог.
— Прекрасно. Надо же как-то использовать твои ученые степени.
Тейт ощетинилась от явного пренебрежения ее достижениями.
— Двадцать процентов находок, которые я отберу сама, мы подарим правительству Сент-Китса и Невиса.
— Двадцать процентов — изрядный кусок, Рыжик.
— Прибавь немного славы к будущему богатству, Лэситер. В случае удачи, я начну переговоры с правительством о создании музея. Музея Бомонтов-Лэситеров. Если «Изабелла» так богата, как предполагается, ты выделишь десять процентов из своей доли и все равно сможешь не работать ни дня до конца своей жизни. И не будешь испытывать недостатка в пиве и креветках. Мэтью снова ухмыльнулся.
— Все еще злишься из-за той шпаги? Твои условия мне не нравятся, но я не возражаю.
— Еще одно. Если мы все-таки найдем «Проклятие Анжелики», оно пойдет в музей.
Мэтью схватил бутылку и залпом осушил ее.
— Нет. Я выслушал все твои условия, Тейт. У меня же есть только одно — амулет мой.
— Твой? — Она бы рассмеялась, если бы не стиснула зубы от злости. — Ты имеешь на него столько же прав, сколько любой из нас. Его потенциальная стоимость огромна.
— Оценишь и вычтешь из моей доли. Но оно мое.
— Зачем оно тебе?
— Заплатить старый долг. — Мэтью поднялся, и, увидев выражение его лица, Тейт съежилась. — Я обмотаю им шею Ван Дайка и придушу его.
— Это глупо. — Ее голос дрогнул. — Это безумие.
— Это факт. И тебе придется смириться с ним, Тейт, потому что так оно и будет. — Мэт взял ее за подбородок, и она задрожала, но на этот раз не от его прикосновения, а от кровожадного блеска его глаз. — У тебя свои правила, у меня — свои.