Особенно,... 
68 
Опять же, в то время Петрусенко этот рассказ воспринял как нечто, в самом деле приключившееся с молодым человеком. Другое дело – был призрак или нет! Но что-то все же было… А вот теперь этот рассказ проявляется в ином свете: Замятин его придумал и рассказал Петрусенко, да и другим тоже, явно с какой-то своей целью… Викентий Павлович понимал, чувствовал, что разгадка именно в этом и он близко к ней, близко! Надо только поймать хотя бы самый кончик, ухватить!
– Викентий Павлович, это вы здесь, я не ошибся?
Петрусенко улыбнулся:
– Ты, Сережа, проявляешь явные способности сыщика! Сразу узнал мой халат!
За деревянной перегородкой раздался веселый смех Ермошина. Он, конечно же, видел и узнал махровый халат Петрусенко, переброшенный через край кабинки.
– Долго вам еще нежиться в сероводороде? – спросил он. – Хочу кое о чем с вами поговорить.
– Еще пятнадцать минут… Хочешь, ныряй в соседний бассейн и будем разговаривать – слышимость отличная! Или разговор конфиденциальный?
– Вот именно, – ответил Сергей. – Я подожду вас в аллее, на лавочке.
Когда Викентий Павлович вытерся досуха, причесался и, завернувшись в халат, вышел из кабины, Ермошин помахал ему рукой. Петрусенко сел рядом.
– Ты без Лизы? – спросил слегка удивленно.
– Она помогает матери в столовой, Грета выйдет только завтра.
– Я знаю, – кивнул Викентий Павлович.
Вчера Люся вместе с Эльзой навестили Грету в деревне, в доме ее отца. В больнице девушка пролежала три дня: особых повреждений у нее не было, самым сильным оказалось нервное потрясение. А теперь Грета еще очень переживала за Ганса – его судьба оставалась совершенно неизвестной. И все же она хотела уже завтра выйти на работу: во-первых, боялась потерять место, а во-вторых, надеялась, что это отвлечет ее от тяжелых мыслей.
Викентий Павлович вопросительно посмотрел на Сергея: авиатор явно был чем-то взволнован. Возможно, он хотел поговорить об Эльзе, или, как он называл девушку, – Лизе? Посоветоваться? Похоже, он готовился к серьезным переменам в своей жизни… Но Викентий Павлович ошибся – Ермошин заговорил совсем о другом.
– Викентий Павлович, вчера вы меня удивили, а сегодня, может быть, я удивлю вас. Впрочем, то, что я вспомнил, – это прямое следствие нашего с вами разговора…
Дело в том, что накануне вечером Петрусенко рассказал Ермошину о том, что человек, известный им как Виктоˆр Замятин, – некто совсем другой. Рассказал и о выводах доктора Шульца, и о своих предположениях. Ему, конечно же, вполне хватало одного советчика – собственной жены. Но неожиданно возникшее чувство тревоги и ощущение того, что может понадобиться помощник в расследовании, подтолкнули Петрусенко к разговору с Ермошиным. Уж если кому здесь и открываться, то, без сомнения, летчику! Викентий Павлович знал, что Ермошин верный и ответственный человек, а в его смелости сомневаться не приходилось.
– Если я правильно понял, ты вспомнил что-то о Замятине?
– Да. Когда я здесь, в пансионате, только появился, он мне сказал, что помнит мое одесское соревнование с ван Коллемом.
– Ну и что? Я тоже хорошо его помню. Ты проиграл голландцу, но этого следовало ожидать, ведь ты давно уже не садился на велосипед, не тренировался. Я когда прочитал в газете, что вы будете на одесском ипподроме соперничать, очень удивился. Зачем ты, Сережа, согласился?
– Видите ли… Когда-то давно ван Коллем проиграл мне мировой чемпионат, был очень этим уязвлен. Вскоре захотел взять реванш, но я тогда уже пересел на воздушный шар и даже не думал о велосипеде. Потом – аэропланы… А где-то года полтора назад голландец приехал в Россию и стал трубить повсюду, что я его избегаю, боюсь… А у меня как раз простой был, я не летал. Вот и согласился.
– С этим понятно, – засмеялся Петрусенко. – Вернемся к Замятину.
– Вот что странно, Викентий Павлович! – Ермошин покачал головой. – Замятин знал о ван Коллеме то, что ему и знать-то не положено! Голландца поймали с фальшивыми долларами, вы, должно быть, в курсе? – И, увидев, что Петрусенко утвердительно кивнул, продолжал: – Когда из Одессы его везли в Санкт-Петербург, случилась катастрофа – на рельсах оказался разрыв, паровоз сошел, два вагона опрокинулись. В одном как раз и ехал ван Коллем, погиб он сам и один из сопровождающих его агентов. И в департаменте полковника Герасимова решили пощадить память ван Коллема, все-таки он был спортсменом с мировым именем и славой. Информация о фальшивых деньгах еще никуда не просочилась, и потому решили вообще ее не распространять. Мне же об этом лично рассказал сам полковник, мы с ним дружны, вы знаете… Так вот, этот… Замятин, оказывается, знал о фальшивых долларах! Он мне об этом сказал, что-то вроде: «Вы бы непременно взяли реванш, но голландец разбился, не повезло. А, впрочем, если бы и не разбился, то все равно бы уже не смог соревноваться с вами!» Я спросил его: «Почему?» А он засмеялся так по-детски, руками развел: «Так ведь его заловили с денежками фальшивыми! Где ни суди – у нас или в Голландии, все равно бы сел…»
68 
