22 
– Угу. Про деньги не тревожься. Сполна получишь. Сразу. Я тебе верю. Когда начнешь?
– Когда?..– Колдун почесался.– А пойдем, что ли. Глянем на полоняника твоего.– И встал.
Ругай тоже поднялся. И хоть был вдвое шире и на четверть выше мужика, а не Ругай смущал смерда, а смерд – Ругая.
Воин подхватил пояс с мечом.
– Это без надобности,– заметил ведьмак.
– Тебе – без надобности, а мне – надобен! – и опоясался.
– Ну гляди,– процедил колдун.– Ему сей меч – как тебе хворостина.
Покривил душой ведун. Меч добрый, и с наговором. Коли сейчас этим мечом тварь переполовинить да тушу сжечь – ничего и не будет… Вот и точно, что ничего. А ему, ведуну, многое надобно.
Сторожевой дружинник так и шарахнулся от двери.
«Подслушивал, собачий сын»,– подумал Ругай. И отложил в памяти: ненадежный человек.
Провожаемые обеспокоенными взглядами челяди и воинов, Ругай и колдун спустились вниз и еще ниже, в темницу. Сторож, поклонясь старшему, отпер дубовую, с окошком-леткой дверь.
Княжий терем, огороженный простым деревянным тыном, стоял на взгорке. И вырытая почти на десять саженей темница всегда оставалась сухой. Крутая лесенка тем не менее была скользкой от плесени. Поручней не сделали – каменная кладка давала порядочно опоры для рук, но опоры такой же противно-склизкой, как неровные ступени лестнички.
Сторож шел перед Ругаем, нес чадящий факел. У ведуна заныла покалеченная нога.
«Оступлюсь… – подумал он,– все повалимся? – Поглядел на широченную, как ворота, спину Ругая: – Ничё! Этот сдюжит!»
А вслух сказал:
– У тя-т, наверху, получше будет.
– Темница – не светлица, сидеть – не веселиться! – приговоркой ответил Ругай.
Лестничка уперлась в земляной утоптанный пол. Стены из камня, наверху деревянные крепи. Три двери – на три стороны. Сторож вставил факел в держало и взялся отпирать дверь, единственную из трех – железную, тронутую влагой и ржавчиной. Возился долго, засов тяжелый заело.
– Крепко ли? – спросил Ругай.
– Самое то. А узников у тебя небогато.
«Откуда узнал? – подумал Ругай.– Сквозь затворы видит?»
– Гноить не люблю,– сказал с усмешкой.
Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него, заметил:
– Я лучше батожком согрею!
Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и засов стронулся.
– Погодь,– остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь.– Дай-ко я послушаю.
Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми, медом не намазано.
Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание взятого под замок. И еще – голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме голода, не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в ушах.
– Ну, чё он? – нетерпеливо спросил сторож.
И схлопотал затрещину от Ругая.
– Жрать хочет,– пробормотал колдун.
– Так не берет же снедь! – удивился Ругай.
Ведьмак тихонечко засмеялся, и от смеха этого у обоих воинов холод пополз по хребтам.
– Он нашего не ест,– ответил колдун.– Слабый он покуда, равно что дитя. Иначе б вам его не обратать. А для силы да росту ему живот[6] человечий надобен.
– Чей? – сиплым шепотом спросил, не удержался, сторож.
– Да хоть твой, хоть мой, хоть чей… Тихо!
Ведун опять тайным глазом коснулся чудища. Не-ет, то не лешак, не иная привычная нечисть, что ему, ведуну, ране попадалась. Рядом с этим мохноногий лешак – что мужик рядом с княжьим воем, брани смолоду выученным. Не пособи ведуну Даритель, стал бы он, ведун, снедью для кромешника. Жило в чудище несообразное: алчная, огненная, нечеловечья жизнь и хитрый человечий разум. Незнам.
Ведун все глубже окунался в суть чудища, но даже его изворотливый многознающий ум блуждал, как дитя в тумане. Дважды Незнам пытал и его самого, но ведун ограждался заветным словом, и Незнам сразу отставал. А Алчный никак не препятствовал. Боялся ведун. Спроста ли Алчный допустил его в себя? Может, заманивает? Ну, пущай! Не впервой – Силой против Силы! Да и огненная жизнь – не внове. Смущал ум-разум, Незнам, запрятавшийся в середке за надесятью крепкими препонами.
Ведун шел, как в Сумраке, откидывал шкуры-завесы, ждал – вот за новой – Незнам! Но то были лишь дымные голодные вихри да высосанные клоки чужих жизней. Сколь же он их взял?
Ругай потрогал ведьмака за плечо. Тот даже не шелохнулся. Оцепенел.
Выдернув из держалки факел, княжий слуга поднес пламя так близко к ведьмаковой роже, что запахло жареным волосом.
22 
