Особенно,... 
89 
В первую секунду Байрам не понял, кто стрелял, и откуда прилетела эта пуля. В руках милиционера не было оружия. Байрама шатнуло, но он устоял на ногах, не выронил пистолета. Простреленная ключица загорелось огнем. Боль совершенно адская. Словно бешеный ишак в плечо укусил.
Байрам отступил к двери в служебную комнату. Теперь он сообразил, что Девяткин стрелял через карман куртки. Байрам поднял правую руку и дважды выстрелил в ответ. Первая пуля застряла в перилах лестницы. Вторая по касательной прочертила по стене и, разбив двойные стекла, ушла в окно, расположенное между лестничными пролетами.
– Ложись, – Девяткин обернулся к Бокову.
Но, кажется, Боков не слышал. Испуганный, оглушенный пальбой он, опустился на корточки, вжал голову между колен, прикрыл затылок ладонями.
Девяткин стал вытаскивать пистолет из кармана, чтобы произвести решающий прицельный выстрел. Он спустился на две ступеньки ниже, наконец, выдернул пистолет из кармана, вскинул руку.
Пуля, выпущенная Девяткиным, разорвала правую щеку Байрама. Брызги крови попали в глаз.
Байрам расстрелял в ответ три патрона. Все выстрелы оказались неточными. Байрам боком шагнул к двери в служебную комнату, толкнул её плечом. Девяткин спускался по лестнице и стрелял. Одна пуля расщепила дверной наличник, вторая застряла в стене. Байрам успел захлопнуть дверь, задвинул щеколду с другой стороны.
Девяткин занял позицию за стойкой, наискосок от двери.
Он поднял пистолет и выпустил три пули через дверь. В стороны разлетелись острые щепки. Девяткин левой рукой вынул из кармана снаряженную обойму и только после этого сделал последний восьмой выстрел в дверь.
Байрам вскрикнул. Он уже растворил обе створки окна, готовился выпрыгнуть из комнаты, когда проклятый восьмой выстрел достал его. Пуля врезалась в левый бок, под ребра, отбросила Байрама на койку.
* * * *
Девяткин вытащил расстрелянную обойму, загнал снаряженную обойму в рукоятку пистолета. Передернул затвор.
– Выходи с поднятыми руками, – крикнул он.
Байрам хотел ответить каким-нибудь ругательством, но не смог. Он полусидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Он чувствовал, как колючее шерстяное одеяло быстро пропитывается его горячей кровью.
– Выходи, – ещё громче крикнул Девяткин.
Байрам чуть слышно застонал. Всю свою недолгую жизнь он был фартовым, на удивление везучим парнем. И вот в незнакомом городке, в убогой больнице, словно смеха ради, его пристрелил какой-то мент. Байрам опустил голову на грудь. Из разорванной щеки, кажется, кровавый кипяток лился. Нагрудный карман куртки был уже доверху полон крови. Байрам дышал неглубоко, но часто, с нутряным свистом.
Рука ещё сжимала пистолет. Байрам изо всех сил старался поднять руку и сделать хоть один выстрел. Но рука сделалась слишком тяжелой, неподъемной. Пистолет выскользнул из ладони и грохнулся на пол. Байрам всхлипнул.
Девяткин обогнул стойку, прижался спиной к стене, сделал пару шагов вперед, до самой двери. Он выпустил из себя воздух, задрав ногу, с разворота сделал выпад. Каблук врезался в дверь.
Вывернутая ударом щеколда полетела под кровать. Девяткин дважды выстрелил в темноту. Первая пуля врезалась в стену, точно над головой Байрама, посыпав его каштановые волосы сухой штукатуркой. Вторая пуля пробила лобную кость над правой бровью и вышла из затылка.
Девяткин нащупал выключатель на стене, включил свет. На черном от крови матрасе лежал мертвый кавказец. Из-под койки торчали чьи-то ноги, обутые в высокие башмаки на шнуровке.
Глава семнадцатая
Пожарник Белобородько, усыпленный уколом амнапона, видел очередной короткий, но очень страшный сон, по второму и третьему разу переживал кошмары прошедшего дня.
Вертолет врезался в опору высоковольтной электролинии и стремительно падал вниз. На глазах Белобородько сорвавшийся со стоек ряд кресел припечатал к потолку вертолета Абрамова, старого приятеля Белобородько, капитана пожарной службы. Абрамов не был пристегнут ремнями безопасности. А если бы и пристегнулся, толку чуть…
От хорошего человека осталась красная клякса на потолке и какое-то странное месиво, бесформенный куль в военной куртке. Из рукавов торчали мясные обрубки, а место головы занимал голый оскальпированный череп без носа и глаз. Когда после падения вертолета Белобородько пришел в чувство, это месиво из костей и мяса, которое не могло быть живым человеком, лежало поверх искореженных кресел и кусков дюрали.
89 
