— Сыграйте для меня пьесу о море, — обратился он к ней, — мне известно, что оно стало частью вашей жизни.
— Почему вы так считаете? — невольно задала она вопрос.
— Вы любите его и боитесь его, — ответил он. — Эти ощущения вызывают в нас не вещи сами по себе, но то, что с ними связано. Разве это не так?
— Я… не знаю, — пробормотала она, сознавая в то же время, что он близок к истине. Любовь или страх по отношению к чему-либо или кому-либо. Оба эти чувства в достаточной степени были свойственны ей, и она не была уверена, думала она в это мгновение о море или о лорде Чарде. В груди ее все волновалось и трепетало, и казалось, что ее сердце находится в неразрешимом противоречии с самим собою.
Она взяла несколько аккордов, и затем ее руки бессильно упали на колени.
— Я не могу играть, вы… рядом, милорд, — прошептала она.
— Почему же? — осведомился он. — Вы играли для меня вчера вечером.
— Это было… совсем другое, — чуть слышно сказала она.
— Но почему? — настаивал он.
Она тоже задавала себе этот же самый вопрос и, к своему крайнему изумлению, нашла ответ. Он казался таким близким, находясь совсем рядом, и девушка боялась, что он будет еще ближе. В глубине ее сознания постоянно всплывал вопрос герцогини: «Вы так его любите?»
Леона поспешно поднялась на ноги.
— Мои пальцы устали, милорд. Я… не могу больше играть.
— Давайте пройдем на веранду, — произнес он не допускающим возражений тоном и, прежде чем она успела собраться с духом и отказаться, вывел ее через одно из широких французских окон на отделанную серым камнем наружную веранду дворца.
В свете огней дома можно было различить очертания садов внизу. Ясную звездную ночь озаряло тусклое сияние молодой луны на небосводе, и Леона вдруг вспомнила, что через несколько дней должно было наступить полнолуние и, следовательно, груз необходимо было успеть доставить, пока ночи были еще темными.
Свет луны так много значил для вражеских глаз, высматривавших во мраке длинную темную тень яхты.
— О чем вы думаете? — спросил лорд Чард, повторяя тот же самый вопрос, который она задала ему за обедом.
— Я думала о лунном свете, — откровенно призналась девушка.
— Но ведь сегодня луны почти не видно? — осведомился он.
— Да, я знаю, — отозвалась она.
Она заметила при свете окон выразительный взгляд, который он бросил в ее сторону.
— Вы позволите мне дать вам совет, Леона? — поинтересовался он.
— Как вам угодно, — ответила она простодушно. — Но предупреждаю вас, что я едва ли приму его, так как совет всегда подразумевает одно из двух: либо заставить кого-нибудь поступить против его воли, либо вынудить его отказаться от того, что ему нравится.
Лорд Чард запрокинул голову и расхохотался, и у Леоны создалось впечатление, что в такие мгновения он выглядел моложе, гораздо моложе, чем тогда, когда его лицо было непроницаемо серьезным.
— Вы неисправимы, — сказал он, — и полная противоположность в характере и во внешности — по сути, во всем.
— Противоположность? — переспросила Леона с озабоченным видом.
— Да, — ответил он. — Вы кажетесь хрупкой, слабой и очень уступчивой, тогда как на самом деле вы сильны, решительны и, откровенно говоря, несколько упрямы.
— Это звучит ужасно, — заметила Леона.
— Как раз это слово к вам никак не может относиться, — возразил лорд Чард. — Отдаете ли вы себе отчет в том, как прекрасны вы были сегодня вечером?
Нотка искренней нежности в его голосе должна была бы заставить Леону обратиться в бегство, но вместо этого, словно завороженная окружавшей их тишиной и картиной усыпанного звездами неба над их головами, она только взглянула на него слегка удивленно и улыбнулась.
— Я уже сказала вам, что это всего лишь перья павлина, — пробормотала она.
— На мой взгляд, вы были еще более прекрасны в стареньком сером платьице, которое было на вас, когда мы приехали сюда, — промолвил лорд Чард в ответ. — Если вы помните, недовольство на этот счет проявляли вы, а не я.
— Вы, конечно, шутите, — произнесла Леона дрожащим голосом.
Он взял ее за руки, которые она стиснула перед собой, прислонившись к балюстраде. Она ожидала, что прикосновение его пальцев принесет ей то же самое странное ощущение покоя и защищенности, которое она испытывала раньше. Но на этот раз охватившее ее чувство было совершенно иным и едва не повергло в оцепенение.