Изабелла Беррингтон и Хьюго Уолтхем выглядели достаточно спокойными, в то время как Аме никак не могла отделаться от чувства страха, постоянно ощущая, что кончики ее пальцев стали буквально ледяными, а щеки ярко пылали румянцем.
Обед оказался не настолько уж многолюдным: за столом сидело около тридцати приглашенных. Приготовленные блюда были отменнейшего качества и подавались исключительно в золотой посуде. За стулом каждого из гостей стоял лакей; беседа была остроумной и непринужденной. Девушка чувствовала, как ужас постепенно проходил. Она неустанно убеждала себя, что нет никаких причин опасаться чего-либо. Когда ее представляли его преосвященству в Версале, тот не узнал Аме. Да как он мог узнать девушку, если никогда прежде не видел ее?
И сегодня вечером, так же как и у всех присутствующих здесь дам, волосы у Аме были сильно припудрены, так что у не было никаких причин бояться, что она будет узнана по тому характерному признаку, который герцог Мелинкортский назвал» необычным сочетанием»— огненно-рыжим волосам в сочетании с голубыми глазами.
Кроме того, имей кардинал какие-нибудь подозрения на ее счет, за ту неделю, которую девушка провела в Париже, его подозрения в чем-либо обязательно проявились бы. Сейчас она находится здесь, у четы де Фремон, а ранее бывала во многих других людных местах — не пропускала ни одного обеда или приема, ни одного увеселительного мероприятия, бывала и в Опере, везде многочисленные шпионы его преосвященства без сомнения могли бы, хорошо изучив, выследить ее.
«Все мои страхи просто смешны», — неустанно твердила себе Аме, и тем не менее предчувствие беды не покидало девушку. И она не могла понять почему.
Когда обед подходил к концу, беседа за столом приняла общий характер. Началось все с того, что принцесса де Фремон рассказала об астрологе Бейли, у которого консультировалась чуть ли не половина парижских жителей. Принцесса сообщила присутствующим, как он рассказывал ей о событиях, о которых она хотела узнать, а также о таких вещах, которые не были известны никому на свете, кроме нее самой.
В то же время один из гостей пытался объявить этого астролога самым настоящим шарлатаном и рекомендовал, в свою очередь, какого-то другого ясновидца, который, как говорили, жил в одной из лачуг на набережной и мог безошибочно предсказывать будущее любому, кто бы к нему ни обратился.
Герцог Мелинкортский с любопытством прислушивался к вспыхнувшему среди гостей спору. Он был хорошо осведомлен о том, что интерес к оккультным наукам и явлениям был модной причудой, охватившей буквально всю столицу. Ходили слухи, что герцог де Шартре обладал опасной и недозволенной способностью своих предков, один из которых, как говорили, занимался колдовством и мог вызывать дьявола. Сам Филипп де Шартре, как рассказывали герцогу Мелинкортскому, был помешан на всевозможных талисманах и постоянно носил на себе амулет, освященный одним из знаменитых еврейских каббалистов, Яковом Фальком. Но герцог де Шартре не был одинок в своем увлечении оккультизмом: кардинал де Роган был в совершенном восторге от искусства графа Калиостро.
Люди говорили о весьма странных представлениях, которые постоянно устраивались во дворце его преосвященства. Герцог Мелинкортский не особенно верил в достоверность подобных сплетен или, по крайней мере, подвергал сомнению большинство из них до тех пор, пока кардинал де Роган не наклонился к принцессе де Фремон и не проговорил:
— Вы когда-нибудь встречались с графом Калиостро?
Принцесса отрицательно покачала головой:
— Нет, монсеньор, но очень много слышала о нем.
Полагаю, что вам также известны все эти бесчисленные рассказы о том, будто он обладает способностью возвращать молодость состарившимся женщинам и делает их юными девушками и будто бы он может даже возвращать к жизни умерших. Но я почему-то уверена, что большинство эти слухов — ложь.
— Вовсе нет, сударыня, — возразил ей кардинал, — все, что рассказывается о способностях графа Калиостро, так же верно, как святое Евангелие.
— Неужели, монсеньор, вы говорите все это вполне искренне? — удивилась она.
Гомон голосов за столом как-то внезапно стих, и все присутствующие устремили свои взоры на кардинала, чтобы услышать его ответ. Но вместо ответа его преосвященство извлек папское кольцо. Это был перстень с чудесным крупным бриллиантом, на котором был выгравирован фамильный герб кардинала.