Уже гораздо позже они наконец выглянули в окно, но хотя их ослепленному взору и предстал прекрасный сад, сознавали оба только горячую близость друг друга и ощущали странное электричество, пронизывавшее их тела и заставлявшее трепетать в восхитительной гармонии.
– Я хочу, чтобы ты осмотрела весь дом, – объявил в конце концов Рекс таким тоном, словно усилием воли возвращал себя к действительности.
Но Фенела прошла по коридорам, лестницам и необитаемым комнатам, ничего не соображая.
Комнаты, картины, мебель и антикварные вещицы перемешивались у девушки в голове и совершенно отступали на второй план из-за постоянной близости мужчины, державшего ее за руку.
– Как только кончится война, мы с тобой славно заживем здесь – ты и я! – сказал Рекс.
Он продемонстрировал ей просторную, увешанную гобеленами парадную спальню, где все невесты дома Рэнсомов проводили свою первую брачную ночь.
Спальня была действительно великолепна, и пышность ее ошеломила Фенелу и повергла в безмолвное изумление; но тут девушку пронзила непрошеная мысль: Рекс входил сюда с Илейн!
До этого момента Фенеле и в голову не приходило вспоминать об Илейн, она совсем забыла, какое отношение имеет эта женщина к любимому ею человеку.
Илейн появилась в Фор-Гейблз исключительно в качестве подруги Саймона, и только с трудом можно было представить, что между ней и Рэнсомом существовала интимная связь, еще труднее представить, что они много значили в свое время друг для друга.
Однако теперь подобные мысли буквально захлестнули Фенелу, отравляя ее сознание своей наглядностью: казалось, Илейн встала рядом с ними и уставилась своими огненными глазами, медленно ухмыляясь коварной, издевательской улыбкой.
– Мне эта комната не нравится, – резко сказала Фенела. – Пойдем отсюда, я не хочу здесь оставаться.
По-детски порывисто она метнулась к двери, и Рекс поймал ее уже только посередине коридора.
– Милая, что с тобой? – спросил он.
Не выпуская плеч девушки из своих рук, Рекс развернул ее лицом к себе, заглянул глубоко в глаза, увидел навернувшиеся горькие слезы – и обо всем догадался.
– Ох, моя радость, да забудь ты об этом! – попросил он. – Я совершил когда-то ошибку и – господь свидетель! – сполна за нее расплатился. Неужели я наказан на всю жизнь? Это было бы слишком жестоко. Помилосердствуй, помоги же мне, Фенела! Ты должна, потому что с самого детства никто не дарил мне такого счастья, как ты!
Голос его слегка сорвался, но тут же руки Фенелы обвились вокруг его шеи, а мягкая щека девушки прижалась к его щеке.
– Господи, ну и сглупила же я!
В ответ он крепче сжал ее в своих объятиях.
– Я хочу, чтобы ты поняла: это нечто совсем другое, Фенела, я люблю тебя по-настоящему!
Они на секунду прижались друг к другу почти спокойно и затем в молчании начали спускаться по широкой лестнице.
Рекс собрал все нужные вещи и погрузил в машину. Войдя в сумрак холла с полузадернутыми шторами, он обернулся к Фенеле.
– Поцелуй меня еще раз, прежде чем мы покинем наш будущий дом, – потребовал он.
Голос его гулким эхом разнесся вдоль высоких стен, и внезапная дрожь пробежала по телу Фенелы – подобие страха перед царившей вокруг полутьмой и неожиданным смутным ощущением собственного ничтожества. Она поцеловала Рэнсома, но губы ее оставались холодны.
– Ты устала, – заметил он. – Вернемся домой как можно быстрее: к чаю ты не опоздаешь.
Фенела ничего не ответила. Восторженная радость первого поцелуя покинула ее. Тогда они словно перенеслись в волшебный мир, а теперь должны возвращаться в привычную повседневность.
Рекс оставил ключи сторожу, который одновременно выполнял обязанности управляющего, и повел машину по направлению к дому. В пути оба хранили молчание, только однажды Рекс наклонился и накрыл ладонью руку девушки.
– Ты счастлива? – спросил он и довольствовался ее улыбкой и мягким ответным пожатием.
Когда они приблизились к деревне, Рекс свернул в безлюдный проселок, скрытый за шеренгой деревьев, остановил машину и, повернувшись на сиденье, протянул руки к Фенеле.
– Я хочу тебя поцеловать, – сказал он.
Он властным движением привлек ее к себе и принялся целовать со страстью, в которой теперь уже было больше требовательности, чем мольбы и покорности.
– Я люблю тебя, Фенела, и ты – моя! – воскликнул он и снова повторил: – Ты моя, – как будто бросал вызов самим небесам на тот случай, если им вздумается отнять ее у него.