Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
56 
Андрей уловил в нем страх. И понял: сейчас его добьют.
Андрей не боялся смерти. Но знал: умирать ему нельзя. Нельзя. Но его убьют…
Тяжесть, приплюснувшая его к земле, носок сапога, похожий на клюв утконоса, холодная грязь, залепившая пол-лица…
Извиваясь как червь, Андрей пополз вперед. Сапог ударил его в шею, но боль только подстегнула. Рывок, еще рывок, и тяжесть скатилась со спины. Андрей перевернулся на бок, увидел черный опаленный столб, длинную цепь на своих руках, широкие, облепленные грязью копыта лошадей. А прямо над ним, расставив ноги, стоял человек в черных латах. Человек, бивший его сапогом. Человек, назвавший его «Бэр».
Андрей увидел его длинное костистое лицо (шлем человек держал под мышкой) и возненавидел это лицо сразу и навсегда. И понял, что убьет этого человека.
Андрей поднялся. Ему казалось, он делает это медленно, но длиннолицый оказался еще медлительнее. Андрей увидел, как шлем выпал у него из-под руки, увидел, как длиннолицый схватился за рукоять меча, увидел сам меч, наполовину вынутый из ножен… Цепь, сковывающая руки Андрея, черная от копоти, рассекла воздух – длиннолицый отшатнулся, но опоздал. Андрей прыгнул вперед и набросил лязгнувшую петлю на белую торчащую из стального ворота шею. Рывок – и хруст свернутого позвонка. Меч длиннолицего оказался у Андрея в руках. Он взмахнул тяжелым клинком… и направленный в грудь наконечник копья, обрубленный, упал в грязь. Андрей пригнулся и рубанул мечом сбоку по лошадиным бабкам, ниже кольчужной завесы, услышал, как закричал искалеченный конь, и сердце пронзила жалость. И ярость за то, что пришлось сделать. Андрей метнулся вперед , в расстроенную шеренгу, в гущу и тесноту лошадиных тел, вырвал одной рукой из стремени ногу ближнего всадника, напрягся – ноги по щиколотку ушли в грязь – и вытолкнул вверх тяжеленное, в железной скорлупе, тело. Прыжок – и вот он уже сидит на широкой спине коня, в седле с непривычно высокими луками, и меч длиннолицего описывает широкие круги. И цепь со скрежетом вращается вместе с ним.
Крики, лязг, скрип, скрежет взламываемого клинком железа. Красные брызги разрубленной плоти – и всадники расступились перед его яростью. Пешая толпа прянула в стороны, Андрей дико закричал в конское мохнатое ухо, и испуганное животное, не разбирая дороги, понеслось тяжелым галопом к темно-зеленой стене леса.
Когда, хрипя и роняя пену, конь врезался в молодую поросль на опушке, Андрей резко осадил его, развернул навстречу полдюжине преследователей, поднял меч… и те попятились.
Андрей хрипло засмеялся, швырнул в них длинный меч, как бросают копье, соскочил наземь и, подхватив правой рукой цепь, нырнул в чащу.
Андрей осознал себя стоящим на квадратном подиуме, под белыми лучами софитов. Стоящим над неподвижным телом своего врага.
Боль, усталость разом обрушились на него. И еще – страх.
Хан лежал навзничь: кончик языка – между крупных ровных зубов. Один глаз слепо смотрел в потолок, вместо другого пузырилось кровавое месиво. Вся левая сторона головы Хана была сплошной раной, массивный подбородок, задранный вверх, открывал белое горло с багровой полосой поперек, раскинутые руки, забрызганные кровью, расплывшееся по полу туловище… Хан был мертв.
«Убей тварь!»
Силы окончательно оставили Ласковина, и он сел на пол рядом с поверженным противником. Он сам был наполовину мертв.
«Убей тварь!»
Он убил.
И что теперь?
Часть вторая
Право на месть
…И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицем на землю.
Глава первая
Наташу разбудил телефонный звонок.
– Прошу прощения, это Вячеслав.
– Вячеслав? – спросонья Наташа не могла сообразить, кто это.
– Зимородинский. Я разбудил вас, Наташа, прошу прощения.
– А который час? – Наташа включила бра, потерла свободной рукой глаза.
– Без двадцати два, еще раз прошу прощения.
– Что случилось?
Сон отступил. И Наташа почувствовала, что сердце ее падает куда-то в пустоту.
– Что… Что с Андреем?
– Он жив,– коротко ответил Зимородинский, и страх, пронзивший Наташу, схлынул.
Она услышала, как тикают настенные часы, услышала свое собственное прерывистое дыхание.
Зимородинский молчал. Постепенно до Наташи начало доходить, что «он жив» еще не означает – «все хорошо».
56 
