Посмотрев на еду, Рокуэйна почувствовала, что проголодалась. Ей стало интересно, что подумал маркиз, когда она накануне не пришла ужинать с ним и проспала всю ночь.
Завтракая, она думала о том, что в этот день, наверное, продолжится такая же гонка, как и вчера.
Как бы то ни было, она знала: маркиз не захочет откладывать отъезд в Париж из-за долгой беседы с ней, которая будет неизбежна, если он узнает, что она не Кэролайн.
«Лучше признаться во всем, когда мы приедем в Париж», — думала она.
Девушка оказалась права, предположив, что гонка будет продолжаться: когда она вышла на палубу, маркиз уже ждал на пристани в фаэтоне.
Она еще не знала, что лошадей и грумов он послал сюда загодя и что их багаж был отправлен в Париж сразу же по прибытии в порт.
Чемодан, находившийся в ее каюте, забрали накануне так тихо, что она не проснулась, а камердинер приготовил ей платье, в котором она ехала в первый день.
Кроме того, он оставил ей шифоновый шарф.
— Я посчитал, что он понадобится вашей милости, — сказал он. — Дороги во Франции еще более пыльные, чем наши, а погода сейчас ветреная.
Рокуэйна поблагодарила его и прикрепила шарф к шляпке, подвязав его у подбородка. Таким образом, ее лицо было скрыто от взглядов маркиза еще лучше, чем накануне, и она подумала, как пока все складывается удачно.
Иногда ей казалось, что все происходящее это не реальность, а какой-то странный сон, но обручальное кольцо на руке говорило об обратном.
Миновав извилистые дороги в окрестностях Кале, они выехали на прямую дорогу, ведущую в Париж.
Первые два часа кони неслись словно ветер.
Потом происходила такая же смена лошадей, что и накануне.
В полдень был легкий обед, с которым маркиз расправился еще до того, как Рокуэйна сошла вниз. На почтовых станциях, где они меняли лошадей, подавали шампанское и восхитительную булочку или пирожное, которое таяло во рту.
Когда они добрались до пригорода Парижа и Рокуэйна увидела первые высокие дома с серыми жалюзи, девушка поняла, как она устала.
Рокуэйна решила, что сегодняшний вечер не годится для признания и разговора. Она так устала, что даже не могла бы найти нужных слов, и, пожалуй, если бы маркиз рассердился, она просто разрыдалась бы.
«Нет, сегодня я не скажу ему ничего, потому что он бессердечный человек. Ведь он мог бы по крайней мере притвориться, что питает хоть симпатию к той женщине, с которой связал свою жизнь. Но нет, все было сделано в спешке, в высшей степени оскорбительно. Разве можно быть таким бесчеловечным, эгоистичным и поистине жестоким?» — думала Рокуэйна.
Девушка исполнилась решимости высказать ему все, если он будет обвинять ее в обмане.
Но только не сегодня. В этот день ее нервы не выдержат.
Они ехали по узким извилистым улочкам, затем по более широким, и девушка поняла, что центр города близко.
Маркиз остановил фаэтон во дворе шикарного особняка, какого ей еще не приходилось видеть, вынул из кармана жилета золотые часы и удовлетворенно сказал:
— Одиннадцать часов десять минут! Каким-то чужим голосом, оттого что у нее пересохло во рту, девушка из любопытства спросила:
— А каков рекорд?
— Двенадцать часов!
Было ясно, что он весьма доволен собой. Выйдя из фаэтона, Рокуэйна почувствовала, что ноги ее не держат.
В холле ее приветствовал слуга в роскошной ливрее. Она догадалась, что это придворный камердинер.
Он повел ее по изящной лестнице с золочеными резными перилами, затем по коридору, стены которого были увешаны прекрасными картинами, и, наконец, открыл перед ней дверь в комнату, которая, по всей вероятности, была спальней.
— Это собственный дом маркиза? — спросила она.
— Его милость приобрел его три года назад у герцога де Гревиля, мадам, — сказал камердинер, — и теперь мы имеем честь служить милорду.
Опочивальня выглядела очень романтично: расписной потолок, верхняя часть стен — в золотисто-белых обоях, нижняя обита панелями, задрапированными шелковой тканью голубого цвета.
Рокуэйна решила, что это прекрасный фон для ее светлых волос.
В алькове спальни, под шелковым балдахином, размещалась огромная кровать с золоченой резьбой. Однако Рокуэйна так устала, что заснула бы сейчас не только на таком ложе, но и в стогу сена.
— Это ваша femme de chambre, Madame[3], — сказал придворный камердинер.
Молодая женщина, которая развешивала в шкафу платья Кэролайн, повернулась и сделала реверанс.