– Так здорово останавливаться в этих небольших французских гаванях, – заговорила Нирисса, словно продолжая свои размышления, – и выходить на берег, чтобы отведать восхитительные местные кушанья. Огорчает только, что рядом с тобой я совсем не в состоянии сосредоточиться на еде, все время думаю о твоих поцелуях!
– Рад, что мои поцелуи тебе еще не приелись, – сказал герцог, – я не устаю целовать тебя и готов делать это всю жизнь.
При этих словах он приподнял ее голову и поцеловал Нириссу сначала осторожно, затем, почувствовав, как ее тело затрепетало в ответ, более страстно.
– Разве может быть что-нибудь великолепнее этого? Я видел, любимая, как ты красива, когда я впервые встретил тебя, но сейчас ты бесконечно прекраснее. Наверное, оттого, что теперь ты больше не маленькая девочка, а женщина.
От слов мужа Нирисса вспыхнула, и он сказал:
– Может быть, ты стесняешься, но мне кажется, дорогая моя, когда я преподношу тебе уроки любви, я заставляю тебя чувствовать себя женщиной.
– Твои уроки столь многогранны, и мне хочется еще многое узнать, особенно как заставить тебя… любить меня.
– Ты сомневаешься, люблю ли я тебя теперь?
– Надеюсь, любишь, – ответила Нирисса, – но, дорогой мой, мне приходится восполнять собой столь многое в твоей жизни – и больше всего Лин!
Она проговорила последние слова дрожащим голосом, ведь она всегда боялась, что муж тоскует по Нину, а значит, как бы великолепно они ни проводили время вдвоем, их жизнь существенно отличалась от жизни в доме, который герцог любил и которому всецело принадлежал.
– Убежден, в Пине все в порядке, – сказал герцог уже другим тоном. – Я попросил твоего брата следить за моими лошадьми (уверен, ему это только по нраву) и не уезжать, пока твой отец не соберет всех сведений, необходимых для его книги.
Мирисса удивленно воскликнула:
– Неужели это правда? Ну как тебе удается так сочетать в себе доброту и рассудительность?
– Кроме того, я поручил своему управляющему, – продолжил муж, – послать с ними в «Приют королевы» двух слуг, когда они будут готовы уехать. Слуги позаботятся о них.
Мирисса чуть не задохнулась от нахлынувших чувств и, уткнувшись лицом в шею мужу, пробормотала:
– Мне становится стыдно, что сама я совсем перестала волноваться за папу. Ты можешь посчитать, будто я ищу себе оправдания, но мне так трудно думать о… чем-нибудь или… о ком-нибудь… кроме тебя!..
– Именно поэтому я весьма эгоистично ре-шип позаботиться о твоем отце и Гарри за тебя. Если тебе и следует о ком-нибудь волноваться, то только обо мне, и это мое требование!
– Меня… заботит… только твое… счастье.
– Отлично, – одобрительно заметил герцог. – Ты должна сосредоточиться только на мне, и я начну ревновать, если ты станешь думать о ком-либо еще.
– Думать о ком-либо еще… слишком сложно для меня, – призналась Мирисса.
Потом она прижалась к мужу и тихо-тихо сказала:
– Может показаться… странным… но я не спрашивала о дуэли… И ее причинах…
– Мне не хочется говорить на эту тему, – сказал герцог. – Мо поскольку, полагаю, тебе интересно узнать, как там дела в Нине (признаюсь, мне самому это интересно), мы сейчас движемся по направлению к Кале, где я договорился о встрече со своим секретарем. Он пересечет Ла-Манш и окажется там раньше нас вместе с самыми последними новостями.
Мирисса замерла, неожиданно для самой себя она испугалась.
– А… ты… думаешь, нас не будут там ожидать.. Разве тебя не могут арестовать и препроводить назад в… Англию?
– Это невозможно, пока я нахожусь на иностранной территории, – ответил герцог. – Приказы английских властей не имеют силы по эту сторону Ла-Манша. Так что не волнуйся, моя дорогая. Предоставь мне беспокоиться обо всем. Но я чувствовал, что, как и мне, тебе интересно было бы узнать о событиях дома.
Нириссе не хотелось признаваться в этом, но неимоверное счастье, которое она испытывала, находясь рядом с мужем, едва ли давало повод задумываться о том переполохе, той сумятице, которую они вызвали в Нине своим отъездом.
Должно быть, исчезновение герцога потрясло всех гостей, домочадцев, слуг.
Теперь, когда Нирисса задумалась обо всем, ее снова охватил страх, что, хотя Дельфина и сама отказалась сопровождать герцога, старшая сестра могла прийти в ярость, узнав, кто занял ее место.
Поскольку ей совсем не хотелось тревожить мужа этой мыслью, она старалась больше молчать, и ей это удалось. Тем временем ближе к полудню яхта плавно вошла в гавань в Кале.