– Мне это кажется достаточно долгим сроком, – вздохнула Паолина.
– «Время и деньги утекают сквозь пальцы как вода», – процитировал в ответ сэр Харвей.
Они приближались к ступенькам палаццо. Паолина не сказала больше ни слова, но, когда они вышли на набережную и сэр Харвей взял ее за руку, она почувствовала тепло его ладони и все внутри нее словно озарилось счастьем от того, что он остался доволен ею. Что бы ни ожидало их впереди, сэр Харвей похвалил ее и после этого все остальное как будто утратило свое значение.
На вечер Паолина надела платье из белого атласа с кружевами, которое, как решил сэр Харвей, надлежало украсить живыми розами, только начинавшими распускаться. На ногах у нее были мягкие розовые туфли, а на волосах венок из цветов. Паолина поняла, что он выбрал это платье еще до того, как они покинули палаццо после второго завтрака в полдень. По его замыслу, розы должны были оттенить золото ее волос и напомнить графу, что и сама девушка всем своим обликом походила на настоящую английскую розу.
– Позволь мне взглянуть на тебя, – произнес немного резким тоном сэр Харвей, когда Паолина вышла своей в галерею. Она завертелась из стороны в сторону, чтобы сэр Харвей мог увидеть ее платье спереди и сзади.
– Bellissima! Bellissima![9]– восклицала Тереза, побуждая тем самым сэра Харвея одобрить творение своих рук.
– Розы следовало бы взять более насыщенного цвета, – заметил сэр Харвей критически. – И один крючок на спине у синьорины не застегнут.
– Ox, scusi![10] – воскликнула Тереза, поспешив исправить свою оплошность.
Паолина так же, как и Тереза, ждала от него слов одобрения, но он почему-то был явно не в духе.
– Ты готова? – осведомился он. – Если мы не отправимся туда сейчас же, мы можем опоздать.
– Да, я готова, – ответила Паолина, и, не обращая внимания на обиженное выражение лица Терезы, сэр Харвей вышел, увлекая Паолину за собой.
Палаццо Риччи едва ли не вдвое превосходило по размеру два соседних дворца, расположенных по обе стороны от него. Лакеи в фиолетовых с золотом ливреях помогли сэру Харвею и Паолине выйти из гондолы. Пол главного вестибюля был выложен лазуритом, канделябры, висевшие в нем, были из чистого золота. Глаза Паолины уже успели привыкнуть к роскоши, но при одном взгляде на палаццо Риччи у нее захватило дух. Она поспешила через анфиладу парадных залов туда, где в ярко освещенной гостиной их ожидал граф.
Здесь уже собралось около двадцати других гостей, и, приседая в реверансе, Паолина заметила, что все присутствовавшие дамы бросали на нее завистливые взоры, а сопровождавшие их кавалеры буквально сгорали от желания быть представленными ей.
Графиня Дольфин тоже находилась здесь, глаза ее весело блестели, алые губы были слегка приоткрыты, выдавая оживление, ее платье из расшитой золотом парчи, отделанное малиновыми лентами, казалось сказочным видением. Она тут же устремилась навстречу сэру Харвею и, подхватив его под руку, кокетливо взглянула на гостя и принялась осыпать его любезностями мягким, нежным, почти детским голоском, обладавшим своим особым неотразимым очарованием.
Паолина чувствовала себя принужденно. Ей трудно было сосредоточиться на том, о чем говорил с нею граф. Лишь спустя несколько минут она поняла, что впервые видела его без маски, и внешность графа не произвела на нее впечатления.
Бесспорно, он был очень хорош собой, с правильными, резкими чертами лица, большим, прямоугольной формы лбом, блестящими, глубоко посаженными глазами и чарующей улыбкой, которая не могла не расположить к нему собеседника.
– Я уже начал бояться, что вы не придете, – обратился он к Паолине тихо.
– Как мы могли быть настолько невежливы? – возразила она.
– Я уже потом подумал, что мне следовало послать вам более официальное приглашение. Я боялся, что когда вы вернетесь домой, то скажете себе: «Что это за чудак, которого мы подобрали на Сан-Марко? Нам незачем беспокоить себя из-за него. Нас ждет так много других, куда более заманчивых приглашений».
– Я не могу поверить, что вы столь низкого мнения о себе, живя в таком роскошном дворце, – смеясь ответила Паолина.
– Не забывайте, что мне он достался совсем недавно, – возразил граф. – На самом деле я очень скромный человек.
– В это мне тоже верится с трудом, – последовал ответ.
– Тогда я должен попытаться убедить вас, – произнес граф, – что в отношении вас я считаю себя покорнейшим и смиреннейшим из ваших слуг.