32 
Маркиз объяснил хозяйкам «Парагона» причину своего визита. Близился охотничий сезон, и маркиз задумал устроить бал. Леди Уоллинг согласилась обеспечить оркестр, потому что какой же бал без ганцев.
— Я устраивала столько балов у себя, в Уоллинг-Холле, — хвасталась гостья, — и всегда нанимала оркестр. Танцы обязательно должны быть. Я сама превосходно танцую.
— Я в этом не сомневаюсь, леди Уоллинг, — заметила Евгения сквозь зубы.
В ответ леди Уоллинг одарила ее натянутой улыбкой.
— Знаете, у меня длинные ноги, к тому же очень красивой формы...
— Очень жаль, — ответила Евгения, — что вы не можете носить бриджи, чтобы показать их.
Леди Уоллинг собиралась ответить чем-то не менее колким, но тут маркиз внезапно закашлялся.
Когда гости встали, собираясь уходить, Евгения впервые отметила, как хорошо маркиз сложен.
«Она ему совсем не подходит», — угрюмо подумала девушка.
Весь вечер мысли носились в голове Евгении, как стая птиц в комнате с закрытыми окнами. В ее воображении всплывали то образ Грэгора, сражающегося с кабаном, то маркиза, танцующего с леди Уоллинг.
Она знала, что любит Грэгора, но это каким-то странным образом не исключало чувства ревности относительно маркиза. Да, ревности. Евгения была достаточно честна сама с собой, чтобы понять, что это было за чувство. Кажется, она теряла свою власть над этим мужчиной.
Вскоре в «Парагон» доставили приглашения на бал. Помимо своей воли Евгению захватила всеобщая атмосфера взволнованного предвкушения. Ей не хотелось надевать то же платье, которое было на ней в тот вечер, когда с матерью произошел несчастный случай. Поэтому она обрадовалась, когда тетя Клорис согласилась уступить ей одно из дорогих вечерних платьев, которые привезла с собой.
Маркиз прислал за ними двуколку.
Когда Бакбери-Эбби показался из-за деревьев, дамы стали с удивлением рассматривать преобразившийся особняк. Перед домом горели факелы, все окна были ярко освещены. На каждой ступени лестницы, ведущей к парадному входу, стояли лакеи в напудренных париках.
Евгения с замиранием сердца припомнила тот прием в Бакбери, когда она пыталась дотянуться до звезды на верхушке рождественской елки.
Они вошли в дом. Бальная зала поражала буйством красок и света. Сверкание хрусталя, вихри шелка и атласа, аромат экзотических духов, смешивающийся с запахом апельсиновых корок, брошенных на поленья в мраморном камине, — это было восхитительно!
Миссис Давдейл и тетя Клорис пожелали наблюдать за происходящим с бархатных диванчиков, которые стояли у стен. Они уверили Евгению, что им здесь хорошо и уютно, предоставив ей возможность идти развлекаться.
Как во сне девушка двигалась между гостями. Ей было невдомек, что она сама была похожа на дивный сон, прекрасное совершенное видение.
Молодые люди поглядывали на нее из-за плеч своих партнерш. А молодые дамы хмурились и нервно обмахивались веерами.
На Евгении было платье из темно-синей золотистой парчи. Вырез платья обнажал ее алебастровые плечи. В мерцающем свете свечей ее огромные широко посаженные глаза сверкали, как сапфиры.
Когда музыка смолкла, джентльмены столпились возле нее, спеша пригласить на танец. Заполняя свою бальную книжку, Евгения не могла не ощутить триумфа. Ей очень хотелось, чтобы маркиз оказался рядом. Нет, сам он был ей не нужен, но ее задевало то, что, возможно, она ему вдруг оказалась не нужна!
Ее охватила досада, когда маркиз прошел мимо, даже не взглянув в ее сторону. Его рука крепко обнимала талию леди Уоллинг. Та, улыбнувшись, бросила на Евгению победный взгляд.
Евгения вздернула подбородок и взяла бокал шампанского, который предложил проходивший мимо лакей. Она едва не захлебнулась, когда пузырьки защекотали небо. Сделала еще глоток — и шампанское защипало язык. Девушка допила бокал и взяла еще один. Теперь она почувствовала себя легко и беззаботно. Снова зазвучала музыка, и она закружилась в следующем танце. После танца она еще выпила шампанского, потом еще — а потом ее кружил в вальсе какой-то кавалер с огромными темными, как сливы, глазами.
Девушка была совершенно очарована — музыкой, вниманием и окружавшей ее роскошью. Бакбери — такой красивый дом, и он мог бы принадлежать ей. То, что она так легко отвергла, внезапно поразило ее своим великолепием и приобрело совершенно иной смысл. На всех этих званых ужинах и балах она могла бы быть хозяйкой, и у нее могло бы быть множество прекрасных дорогих платьев!
32 
