Пряча глаза, украдкой он стал искать на пиджаке и сорочке посетителя кровавые пятна и меты. Бедный, бедный Витя. Но с первого взгляда одежда казалась чистой. Значит… Они договорились с охранником. Вошли в сговор, выбрали удачный день, чтобы прихлопнуть и обокрасть старика. И расчленить. Его-то уж точно расчленят. Можно представить, как станет усердствовать Витя, со сладострастием патологического мясника орудуя топором. Ничтожество, сволочь неблагодарная.
– У меня к вам вопросик, – зевая, подал голос посетитель. – Вы на него ответите и мы расстанемся.
– А где Витя, охранник мой? – мучимый страшными подозрениями и догадками, спросил Борис Самойлович.
– А, Витя? Он лежит в туалете, пристегнутый наручниками к стояку отопления.
Борис Самойлович привстал со своего места, выглядывая в коридор. С этой позиции ювелир разглядел торчащие из туалетной комнаты Витины ноги, обутые в добротные кожаные туфли. Эти ноги двигались.
– Витя, ты как там? – спросил Борис Самойлович.
– Тута я, – ответил Витя.
– И, слава Богу, – ювелир провел ладонью по сухому лбу.
– Вопрос совсем простой, – продолжал посетитель, как ни в чем ни бывало. – Мне нужно знать имя человека, передавшего вам список икон.
– Что, простите?
Разволновавшись, ювелир пропустил мимо ушей слова Рудольфа Андреевича. Тому пришлось повторить вопрос.
– Видите ли, я этого человека лично не знаю.
Ювелир собрался с мыслями ювелир, твердо решив не закладывать Вербицкого. Тот запросто отрежет голову старого друга отца, глазом не моргнет.
– Это просто случайный посетитель, человек с улицы, можно сказать. Зашел в мастерскую, оставил список, обещал позвонить через неделю. Пока вот не звонил. Но я вам обязательно сообщу, когда он объявится, – ювелир осекся, когда заглянул в глаза Рудольфа Андреевича.
Посетитель разглядывал ювелира, как натуралист разглядывает через лупу навозного жука. И медленно так решает, с чего начать. Оторвать, скажем, правую лапку и посмотреть, как насекомое будет дергаться, ползать кругами. Или сразу обе передние лапки? И крылышки тоже?
– Как вы заметили, я серьезный человек, – сказал Рудольф Андреевич. – Могу и вас пристегнуть наручниками к трубе. Потом поднимусь к машине. Всю зиму, знаете ли, возил с собой паяльную лампу. Вот она и пригодилась.
– Пожалуйста, у меня скоро свадьба внучки, – проговорил Бернштейн мертвеющими губами.
– Смерть такой пиявки, как ты, станет ей отличным подарков, – раздался из туалета голос охранника, послышалось какое-то хрюканье, очень похожее на смех.
– Что за ржание? – в груди у ювелира заклокотало. – Прекрати этот смех.
– А мне смешно, – крикнул из туалета Витя.
– Ты уволен, болван, – Бернштейн сжал кулаки.
– Да пошел ты к черту, засранец, вонючка поганая.
Из туалета доносился не тихий смех, а гомерический хохот.
– Так вот, – Рудольф Андреевич кашлянул в кулак. – Сейчас вы умрете. Ну, не сразу, конечно. Паяльной лампой я поджарю вам спину до хрустящей корочки. А потом проткну эту корочку, чтобы сок брызнул вместе с сукровицей.
– Наконец-то тебя поджарят, – в туалете раздался новый залп смеха.
– А потом я выступлю по телевизору, – продолжал Рудольф Андреевич. – Расскажу народу, как лучше готовить худосочные ювелирные задницы. Конечно, я не мастер горячих блюд, но будем экспериментировать, пробовать, учиться на ходу.
– Его зовут, – сухой язык плохо слушался своего хозяина. Пусть уж лучше Вербицкий голову отрежет, чем этот садист надругается со своей паяльной лампой, – решил ювелир.
– Я вам даже помогу, – сказал Рудольф Андреевич. – Он ведь врач «скорой помощи». Так?
– Так, – кивнул ювелир. – Вербицкий Валерий Александрович.
Бернштейн назвал адрес и домашний телефон Вербицкого.
– Если вы все знали, зачем пришли ко мне? – спросил ювелир, оживая поле приступа нечеловеческого страха.
– Чтобы убедиться, что я прав, – просто ответил Егоров.
Одевшись, он бросил ключи от наручников на стол ювелира и вышел из мастерской, сопровождаемый шутками и смехам лежавшего на кафельном полу охранника Вити.
Глава 23
Вечером в закусочной «У семи дорог» подавали жареные сосиски с картошкой и сухариками. Посетителей собралось немного, и Ларионов с Максименковым, расположившись у окна, рассматривали блестящие под фонарями черные лужи, напоминавшие бесформенные пятна разлитого мазута. Дождавшись, когда пена осядет, Максименков, видимо, торопившийся домой, сделал такой большой глоток пива, что чуть не закашлялся. Ларионов, наблюдая за юристом, посасывал соленый сухарик, первую жажду он уже утолил.