Особенно,... 
30 
«Я бы этого японца тоже положил,– сказал тогда Андрей.– Значит, тех „синих“ научить можно, а меня нельзя?»
«Этому – нельзя. Тебя иначе учить надо, поэтому и не отдал тебя чемпиону. Он – чувствует, а я – вижу!»
«Хочешь сказать, ты его сделаешь в кумитэ?» – подкусил Ласковин.
Зимородинский ответил не сразу. Но ответил.
«Помнишь, Ласка, Минкевич нам давеча байку рассказывал? Про корейца?»
«Меня не было,– сказал Андрей.– Я зачет сдавал».
«Так послушай. Поучительно это. О том, как один большой и сильный „черный пояс“, очень большой и очень сильный, работал кумитэ с гостем, маленьким таким корейцем. Этот – под два метра, вес соответствующий и мастер – дай Бог. Пятерых таких, как ты, на татами растер бы и не заметил.
А кореец – метр с кепкой. И даже не черный пояс, а коричневый, считай – ученик. Правда, у них там своя градация, но дело не в том. Так вот, сошлись они, потоптались, поглядели друг на друга, а потом наш мастер возьми да и цап корейца в охапку да шварк его в стену, благо сам тяжелее раза в два, как минимум».
«Лихо!» – восхитился Андрей.
«Это ты так думаешь,– сказал Зимородин-
ский.– А кореец думал иначе. В стену-то он врезался, но скимировался, себя удержал, а потом пальчик свой желтый поднял, покачал в воздухе. „Нехолосо,– говорит,– это не калатэ!“ Сказал и сказал. Продолжили. Потоптались еще немного, а потом кореец свое движение провел. Тоже одно. Последнее. И прокомментировал: „К влацу не ходи. Челез тли недели само плойдет!“ И не соврал. Через три недели прошло. Само. Но три недели наш мастер под домашним арестом провел. Потому, что от „белого брата“ далеко отойти боялся».
«Минкевич сам видел? – спросил Ласковин.– А то сомнительно. Коричневый пояс… Не верю, извини».
«Вот поэтому ты не тактик. Но ты – лучше. В перспективе».
«Опять не понимаю».
«Ты можешь стать тем, кому тактика не нужна. И стратегия».
Этот разговор подогрел тогда Ласковина основательно. Но реально ничего, кроме энтузиазма, не дал. И вот три дня назад Зимородинский вновь напомнил ему: ты не тактик.
«Ах, не тактик? – думал Андрей, глядя с крыши на замкнутый „мафиозный“ дворик.– Ладно! Посмотрим, какой я не тактик!»
Примерно в четверть второго во дворике жизнь забила ключом. Забегали, засновали «бойцы», распахнулись двери микроавтобуса (задние, как у катафалка), поволокли какие-то сумки. В одной, недозастегнутой, Андрей углядел «кольчатого червя» – шланг противогаза. Наверняка и гранатки найдутся с «черемухой» или с паралитиком импорт-
ным… Нет, какие гранатки! Вон целый баллон волокут с веерным распылителем! А вот наконец и «группа захвата». Куртки бронежилетами оттопырены. Каски бы им и черные чулки на морды – натуральный ОМОН. Целых двенадцать втиснулись в автобусик, сели, но не трогались, ждали чего-то. Впрочем, почему бы и не подождать? После двух, сказала деловая женщина Лидия-принт-Андреевна. А нынче только 13.28. Ехать же, если с песнями, по мосту Лейтенанта Шмидта, через Васильевский, а потом по Тучкову на Большой и до Кировского-Каменноостровского, минут пятнадцать. А если по набережной, вдоль Невы,– и того меньше. Можно и подождать. Ага, сам господин Крепленый со товарищи. Крепкие у него товарищи: синяк на боку Ласковина – размером с блюдце. Загрузились в «вольву» восемьсотпятидесятую, универсал, цвет «мокрая мышь», тронулись. Уважают Андрея Александровича в «тобольской» группировке. Шестнадцать человек с полной выкладкой. Или подстраховались? Вдруг не Ласковин придет на стрелку, а, скажем, коллеги из города-побратима Тамбова решили расширить сферу деятельности? Или черные вздумали беспредел учинить? Вот Ласковин, хоть и Ласковин, хоть и блондин, а кучерявый. Может, он чечен неправильной масти?
«Вот,– подумал Андрей,– а я женщине обещал: безобразия не будет! Ну как после этого я могу с „коллегами“ повидаться?» Нет, раз он обещал – значит, и не будет. В офисе «Лидия-принт». Будет в другом месте, где он никаких обещаний не давал. Скорее наоборот.
13.50. Вернулся БМВ. И тут же уехал с бежевой «девяткой». Еще шесть человек до той. Во дворе остались белый «родстер» и «Опель-Рекорд». И два «вахтера» в стеклянной будочке. Вот вам бы в будочке и сидеть, ребята,– для здоровья полезней! Там, в будочке, тепло. А снаружи… скоро будет очень-очень жарко!
Пришло время переходить ко второму акту, и Андрей спустился вниз. Через несколько минут он был уже у железных ворот. Особенно не скрывался. Вероятность возвращения какой-нибудь из групп невелика. В сумке у Ласковина лежала трехлитровая банка под белой полиэтиленовой крышкой. Крышка слегка покоробилась: не любит полиэтилен паров бензина. Покоробилась, но на месте: предусмотрительный Ласковин обмотал ее в два слоя скотчем.
30 
