Особенно,... 
25 
Первый раз это произошло двенадцать лет назад.
– Помягче работайте, помягче,– напутствовал их сэнсэй.– Не забывайте, что все мы в одной школе. Вот когда мы будем встречаться с Варамой…
А сейчас поаккуратнее. Техника, я хочу посмотреть вашу технику…
Это был Большой Сэнсэй. Зимородинский стоял рядом с ним. Непроницаемое лицо отощавшего Будды. Слава был кое-чем обязан говорившему, поэтому молчал. Нет, не поэтому, а потому, что говоривший был превосходным бойцом, хотя и иным, чем Вячеслав Зимородинский. Бойцом другого типа и стиля. Но бойцом Божьей милостью. Гением. А если ты гений, то можно остаться лучшим, даже если любишь водку, женщин и хорошие американские сигареты. И деньги. Да, можно оставаться великолепным мастером, но… как долго?
– Уровень чудан – легкий контакт, уровень джодан – легкий контакт маваши и уромаваши, все остальное только обозначать, обозначать, понятно?
Понять его можно. Если будут серьезные травмы, отвечает он, Большой Сэнсэй, глава школы, а не Зимородинский или нанесший травму ученик.
Андрей догадывался, о чем думает его учитель. И понимал, что Большой Сэнсэй беспокоится не зря. Группа Гриндина считалась жесткой. А технику Зимородинского вообще называли «реальной». Не дай Бог ученики начнут выяснять, чей стиль круче!
Школьный спортзал: шведская стенка, маты, разложенные вдоль стен, гимнастический инвентарь, сдвинутый в угол, пупырчатые баскетбольные мячи. Ни макивар, ни хитроумных тренажеров, ни манекенов. А также шлемов, накладок и прочего… Все это появится позже, намного позже.
Раз в месяц Большой Сэнсэй организовывал такие встречи внутри своей «системы» – недавняя легализация каратэ приносила свои плоды. Шестнадцатилетний Андрей Ласковин (пятьдесят девять килограммов, два с половиной года занятий, желтый пояс) участвовал в такой встрече второй раз.
В первый раз его противником был совсем еще новичок, и кумитэ прервали на второй минуте. За явным преимуществом.
Зимородинский сказал Андрею: не повезло. И пообещал в следующий раз выбрать Ласковину соперника сам.
Бой Ласковина был третьим по счету, причем первые два Андрея не заинтересовали: противники старались работать «правильно», вместо того чтобы победить. Наконец судья (тоже тренер одной из групп Большого Сэнсэя) объявил Ласковина и его соперника, чью фамилию Андрей не запомнил. Поднимаясь, Ласковин заметил, как Зимородинский наклонился к Большому Сэнсэю, что-то сказал, и тот, прервав разговор с одним из «гостей», взглянул на Андрея.
В шестнадцать лет Ласковин выглядел еще менее грозным, чем в двадцать девять. Худой паренек в черном выцветшем кимоно, чьи рукава и штанины казались слишком короткими.
Противник Андрея, тоже желтый пояс, пониже ростом, поплотнее и, по крайней мере, на три года старше, смотрелся серьезней. Ласковину запомнились его крепко сжатые губы и рыжеватые усики. Больше ничего.
Они обменялись несколькими атаками. Противник блокировал жестко, зло и все время пытался прорваться поближе. Для Ласковина это было не совсем привычной манерой. Как правило, он сам, будучи меньшего роста, рвался в ближний бой. Теперь же, когда оказалось, что его рабочая стойка ниже, а руки длиннее, Ласковину выгоднее было держать дистанцию.
Противник атаковал и приоткрылся. Андрей, блокировав, встретил его ударом в голову (не достал) и из-под руки правой ногой йоко-гери в живот. И почувствовал ребром стопы твердые мышцы пресса под тканью кимоно (слабый контакт, как и сказано). «Вазари! – крикнул судья.– Хадж-ме!»
К бою. Андрей ушел в заднюю стойку, уклоняясь от маваши в верхний уровень, встретил отводящим блоком второй маваши, отбросил ногу противника и, оказавшись у него за спиной, из хорошей стойки обозначил гияку-цки в затылок. Крика судьи он не услышал, потому что соперник (в реальной ситуации после удара Ласковина он уже валялся бы на полу), подсев на левую ногу, провел правой уро-маваши сбоку, пяткой, в переносицу Андрея.
Вспышка боли была как взрыв внутри головы: ослепляющий свет, темнота, и…
…в ноздри ударил отвратительный смрад. Вонь блевотины, экскрементов, паленого волоса и обгоревшего мяса. Потом возник грохот. Словно Андрей оказался в центре механического цеха: треск, лязг, звон. Крики людей и женский визг, пронзительный, на одной ноте: «и-и-и!» Зрение вернулось, словно черную тряпку сорвали с глаз,– и сразу – режущая боль с правой стороны лба. Голова Андрея сама собой отдернулась, и он увидел металлическую полосу в бурых потеках в каких-нибудь десяти сантиметрах от глаз.
25 
