29 
— Он всегда такой строгий, — рассказывал мальчик. — Он пьет и раньше часто колотил маму. Тебе повезло, что у тебя Домини.
— Ты считаешь, что Доминик меня не побьет? — с шутливой серьезностью спрашивала Кэтрин.
— Нет, конечно, не побьет. Он тебя очень любит. Медела говорит, что это видно даже по тому, как он улыбается, когда говорит о тебе,
— Доминик обо мне говорит? И что же?
— Он говорит, что ты не такая, как остальные гаджио. Что ты не ненавидишь цыган, как они.
Но ведь это не так! Разве она не презирала людей, с которыми свела ее судьба? Разве сможет она забыть их жестокость, унижения, побои?
Никогда не забыть ей тот день, когда Доминик заступился за нее. Не забудется и то, как Перса встала на ее сторону, прогнав Яну. Не сотрется из памяти благодарность Меделы за локон ее волос.
— Что еще говорил Доминик?
— Почему ты не зовешь его Домини, как мы?
Почему? Потому что «Доминик» не звучит так чуждо, так по-цыгански. Но не могла же она сказать об этом ребенку,
— Просто мне больше нравится звать его Доминик.
Ночью они встали лагерем у самого Рюлана. В таборе царило оживление. Еще даже не успели разгореться костры, как послышались смех и музыка.
— Сегодня праздник, пачива, — пояснил Доминик. — Сегодня будем петь, пировать и танцевать.
— Что празднуется? — спросила Кэтрин.
— Да ничего особенного, — ответил, пожав плечами, Доминик. — У кого-то появились деньги, вот он и устраивает пир. Завтра они продадут лошадей, а сегодня празднуют встречу старых друзей. Мой народ живет от пачивы к пачиве. То сидят на хлебе и воде, то пируют вовсю. Они не заботятся о хлебе насущном. Радуются тому, что Бог пошлет.
Несмотря на то, что Кэтрин провела с цыганами уже не один месяц, она так и не поняла, почему они живут именно так.
— Ты возьмешь меня на праздник?
— С удовольствием, — с улыбкой ответил Доминик.
Они распаковали вещи. Перса ушла навестить старых друзей. Аромат сгорающих в костре сосновых поленьев ласкал обоняние, над огнем на железных треножниках кипели котлы, а собаки терпеливо ждали костей и объедков.
Сегодня в таборе царила атмосфера легкости и ожидания праздника, чего Катрин не замечала раньше. Может быть, каменные стены Систерона действовали на цыган угнетающе, может, дело было в погоде? Заметила Кэтрин и то, что вместе с унынием и мрачностью цыгане сбросили зимнюю одежду, сменив заношенные ситцы на яркие шелка, нацепив золотые браслеты и монисто.
Подошел Доминик с серебряной серьгой в ухе, в черных, заправленных в сапоги бриджах и расшитой золотом безрукавке. Он неотразим. Если грудь Вацлава поросла густыми черными волосами, то у Доминика грудь была почти совсем чиста и глянцевито-мускулиста. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до упругих бугров, почувствовать их твердость. Руки его, мощные, с развитыми мышцами, наливались силой, а живот был плоским и твердым.
Поняв, что Доминик заметил ее восхищенный взгляд, Кэтрин вспыхнула и опустила глаза. Доминик подошел ближе, взял ее за подбородок, вынудив посмотреть ему прямо в глаза.
— Вижу, я тебе в таком виде нравлюсь, — сказал он.
Потом протянул ей маленькие золотые монеты с отверстиями:
— Держи, вплети их в волосы.
Кэтрин молча взяла монеты.
Она заметила, что Перса и другие женщины табора украшают себя куда более броско: одевают по нескольку золотых и серебряных браслетов на руки, оборачивают талию, словно поясом, золотыми цепями.
— Цыгане всегда так бедно одеты, и в то же время у них так много золота, — сказала Кэтрин, когда они с Домиником шли к соседнему табору, где уже вовсю гремела музыка.
Все пространство перед повозками занимали черные звезды шатров. Запах чеснока метался с сигарным дымом и тонким мускусным ароматом. У одного из костров несколько чернобородых мужчин, сидя на корточках, курили самокрутки.
— Они любят золото за его красоту и блеск. Деньги мало что для них значат.
Доминик улыбнулся.
— Когда звонкая монета кончится, они облапошат первого же попавшегося гаджио и получат еще. Завтра я покажу тебе, как это делается,
— Ты собираешься что-то украсть?
Доминик улыбнулся.
— Было время, когда я этим занимался, но теперь — нет.
— Почему нет?
— Потому что мне это не надо и потому что я умею это делать. Больше мне не надо ничего себе доказывать.
Кэтрин не могла бы с уверенностью сказать, что поняла его ответ, по переспрашивать не стала.
29 
