Коновал, раздавив в пепельнице сигарный окурок, поднялся и, натянув куцее пальтишко, кажется, подобранное на помойке, потоптался у дверей, соображая, можно ли из клиента выдоить еще сотню баксов. Скажем, за строгое соблюдение конспирации и той же врачебной тайны. Нет, за это он уже получил премиальные. Повздыхав, Максимов убрался восвояси. Напоследок изрек свою любимую истину.
— Чудес на свете не бывает, — сказал он. — А если и бывают, то за большие деньги. Так-то, батенька.
Закрыв кабинет на ключ, Толмач прошелся по своему заведению и ужаснулся тому, что увидел. Двадцать три игровых автомата, совершенно новых, не окупившихся даже на треть, не подлежат восстановлению. Фирменные бильярдные столы порублены топором. Эти тоже на списание. В разгромленном зале он коротко переговорил со всеми сотрудниками заведения и с каждым в отдельности, посоветовав лишний раз не раскрывать пасть и не вякать о том, что здесь произошло. Девка кассирша, глядя на босса, всплакнула, безмозглые менеджеры отводили взгляды, они боялись смотреть на хозяина, который сейчас выглядел хуже мертвяка. Он даже не скинул испорченную рубаху и пиджак, а галстук, заляпанный кровью, смотрелся, как половая тряпка.
Но Ольшанский не замечал таких мелочей. Он объявил, что через месяц «Карамболь» снова откроется и тогда все вернется на круги своя. Он не верил самому себе. Денег на покупку двадцати с лишним игровых автоматов, четырех бильярдных столов и ремонт помещения за такое короткое время не нароешь. Ему трудно будет подняться, а если быть честным перед самим собой… Нет, перед самим собой быть честным не хотелось. Это как-нибудь в другой раз. Он отпустил людей по домам, еще раз предупредив, чтобы держали язык за зубами. Раненого маркера, договорившись со знакомым водилой, усадили в машину и отправили домой.
Запершись в бильярдной со своими телохранителями, Ольшанский дал волю эмоциям. Но быстро остыл, потому что не мог орать и материться слишком долго, голова начинала гудеть, как пчелиный улей, в висках ломило. Володя и Кеша, как солдаты, стояли навытяжку перед хозяином.
— Как могло получиться, что ты отдал тридцать тысяч баксов каким-то засранцам? — Ольшанский ткнул телохранителя кулаком в грудь.
— Я вытащил их из барсетки студента, когда он катал шары, положил сюда, — Володя продемонстрировал хозяину поясную сумку. — Когда в бильярдную вломился третий мужик, он засветил мне по репе рукояткой пистолета. Я был в отрубе, когда выгребли бабки.
— А я стоял у стены с поднятыми лапами, — добавил Кеша, массируя синяк на скуле. — Этот тип не шутил. Если бы я ломанулся на него, как пить дать схлопотал бы свою пулю. Потом появился еще один чувак, принес пожарный топор. И они раздолбали бильярдные столы.
Ольшанский присел на табурет, потому что пол качался под ногами, как палуба корабля, попавшего в жестокий шторм.
— Может быть, все-таки вызовем ментов? — спросил Володя.
— Ты что, тупая жопа, совсем охренел? — Ольшанский выпучил глаза. — Они мне что, убытки покроют? Сами разберемся. Без ментуры. Тот малый, что угнал мерс для покойного Глотова, должен сидеть в СИЗО, в камере на сорок рыл. И прятать в штанах обвинительное заключение. А он гуляет на свободе. Как это объяснить?
Ольшанский хотел добавить, что об угонщике «мерседеса» он ничего не знает. Только имя: Костян. На этом точка. Остальные парни, разгромившие «Карамболь», ясный хрен, из банды этого Костяна. В Краснодаре эту суку нашли бы в течение двух часов, даже часа. Нашли бы и пришили, потому что на свете не должны жить такие поганые отморозки. Но в Москве поиски могут затянуться на неопределенную перспективу. И вообще, не мешало бы и в Уголовном кодексе записать: угон автомобиля — пожизненный срок. Ольшанскому с трудом удалось подавить собственные эмоции.
— Мы все сделаем сами, — сказал он. — С живых шкуры спустим. Этого Костяна я лично повешу головой вниз и бильярдным кием выбью из него кишки. К девяти утра вызывайте сюда всех наших ребят. Всех до единого. Даже шепелявого. Я поговорю с ними, поставлю задачу. И еще: найдите каких-нибудь приезжих работяг. Нужно, чтобы к завтрашнему вечеру на стенах и на потолке не осталась никаких следов от пуль. Все ясно?
— Так точно, — по-военному отрапортовал Володя. — Сделаем.
— Сейчас я уезжаю, — Ольшанский провел ладонью по макушке. — Башка жутко болит.
— Тут одна неприятность, — поморщился Володя. Ему не хотелось доставать хозяина всякой ерундой, когда у того голова раскалывается на части, но вот приходится. — Ну, типа одна заминка вышла. Короче, Рембо…