118 
– Хорошо это сколько? – Пенкин любил точные цифры.
– Задатка хватит, чтобы купить костюм за тысячу баксов. Ведь юрист без хорошего костюма вовсе не юрист.
– Хм, хороший костюм мне действительно не помешает, – в тусклых, Пенкина, кажется, навсегда погасших глазах Пенкина огоньки жизни.
– И еще кое-что останется на карманные расходы, – Бирюков подмигнул юристу. – Разумеется, разговор доверительный, я не хочу, чтобы о нем узнал господин Костин с компаньонами. Когда вы заканчиваете работу?
– Сегодня – поздно. А разговор, надо думать, длинный? Если не возражаете, перенесем это дело на завтрашнее утро. На десять часов. Вечерами я совею, а для важного разговора нужна ясная голова. Тут неподалеку есть кафе «Парус». То самое, что за углом. Подходящее место, там всегда мало народу. Выходите из арки и направо.
– В таком случае, жду вас завтра в кафе, – Бирюков поднялся со стула. – Ну как, я уложился в отпущенные полчаса?
– Представления не имею. Когда наша беседа меня заинтересовала, я остановил часы.
***
Уже второй час директор комбината минеральных удобрений Артур Дашкевич протирал штаны в здании областной администрации, точнее, в приемной своего тестя. Решив, что времени с момента последней ссоры прошло достаточно, старик оттаял сердцем и, пожалуй, готов забыть все прежние обиды, фотографии той московской шлюхи и оскорбления, слетевшие с языка зятя. Дашкевич прибыл к тестю на работу ровно в три часа дня. Как раз в это время Герман Викторович заканчивает обед, пребывая в добром расположении духа, устраивается в мягком кресле, полчаса мусолит местные и московские газеты.
Секретарь Яковлева, немолодая увядшая женщина, одевавшаяся во все черное, как старуха на похоронах, сняла трубку и сообщила тестю, о том, что Дашкевич явился и сидит в приемной. Непонятно, что тот ответил, но секретарь объявила, что Герман Викторович пока занят.
– А скоро он освободится? – тупо спросил Дашкевич.
Старая грымза только пожала плечами и промолчала. Она, как бывало в прежние времена, не предложила Дашкевичу чая с печеньем, не сказала доброго слова, поспешив уткнуться в бумажки. На ее бесцветных губах играла змеиная улыбочка. Яковлева была в курсе семейных дел своего начальника, она знает, что тот разругался с зятем и даже перевез к себе на квартиру дочь Веру. И вот теперь Дашкевич пришел вымаливать прощения, ползать на коленях. Время тянулось мучительно медленно, стрелки настенных часов, кажется, остановились. С улицы не доносилось ни звука, в коридоре стояла мертвая тишина. То ли служащие, проходили мимо начальственного кабинета на носках, сбавляя шаг, то ли звуки шагов гасила толстая ковровая дорожка. Дашкевич делал вид, что не тяготится унизительным ожиданием. Он забрасывал ногу на ногу, обмахивался буклетиком, хотя в помещении было прохладно. Наконец эта игра ему надоела.
– Послушайте, – он повернулся к секретарю. – Если вас это не очень затруднит… Напомните вашему начальнику, что я его второй час дожидаюсь по личному делу. Наверное, он уже забыл, что я тут сижу. Ну, понятно… У пожилых людей это бывает сплошь и рядом. Склероз, провалы памяти и даже глубокий маразм.
– У Германа Викторовича нет ни провалов памяти, ни маразма, – прошипела змея секретарь. – А прием по личным вопросам у него в пятницу. С трех до шести. Это написано на двери с другой стороны. Запишите, чтобы не забыть.
– А вы все-таки напомните. Я директор крупного комбината, а не ваш уборщик, с которым можно разговаривать в подобном тоне. У меня работа стоит, пока я тут… Пока я здесь…
Секретарь подняла трубку, что прошептала и снова принялась писать бумаженцию.
– Он вас вызовет, – не отрываясь от писанины сказала Яковлева. – Когда освободится.
Дашкевичу хотелось плюнуть на красный ковер и уйти, но он продолжал терпеливо ждать. Сейчас он вспомнил, что начальник службы охраны комбината Ремизов провалился неизвестно куда, как в воду канул. Впрочем, Дашкевича это обстоятельство не беспокоило. С Серегой такое и раньше случалось: провернув удачное дело, он всегда позволят себе расслабиться. Простительный грех. Путь пощупает московских девочек и вольет в себя столько водки, сколько влезет. Ремизов хочет сообщить своему боссу приятную новость не по телефону, а лично, глядя в глаза, насладиться минутой своего торжества. Не сегодня, так завтра он вернется и расскажет в деталях о том, как подыхал этот Бирюков, как визжал перед смертью. Приврет, конечно, не без этого, все приукрасит, распишет так, что заслушаешься. А потом получит премиальные, три дня отгула и продолжит гулянку в уже в родном городе.
118 
