Последние отзывы

  73  

– Красивая улица! – воскликнул Петрусенко.

– Здесь живут в основном мещане, – ответил околоточный. – Учителя, раклисты с фабрики, конторщики. Вот и дом Кочиной.

Одноэтажный добротный дом окружал невысокий палисад, ставни на окнах распахнуты, значит, хозяйка, должно быть, дома. Долго лаяла собака, пока на крыльцо не вышла пожилая, лет шестидесяти пяти, женщина. Углядела форменную фуражку околоточного и поспешила к воротам. Это оказалась сама Варвара Акимовна. Вслед за ней Викентий Павлович прошел в комнаты, а его сопровождающий остался курить на крыльце. Но прежде он сказал женщине:

– Господин Петрусенко – следователь из самой столицы! Серьезное дело разбирает, отвечать ему надо все, без утайки!

Бывшая медицинская сестра не была особенно напугана, смотрела на Викентия Павловича настороженно и удивленно.

– Я удивлю вас еще больше, – ответил на ее безмолвный вопрос Викентий Павлович. – Меня интересует одно происшествие. Случилось оно в вашей больнице, семнадцать лет назад.

– Да разве ж вспомнить такую давность! – Женщина покачала головой. – Тут на кухню выйдешь и думаешь: а зачем это я сюда пришла? А вы – семнадцать лет назад… А что ж за происшествие такое? И почему ко мне пришли?

Петрусенко засмеялся:

– Любопытно все-таки, Варвара Акимовна? А вот я уверяю вас: вы непременно вспомните и расскажете мне, как дело было.

Викентий Павлович блефовал и сам прекрасно понимал это. Все могло быть совсем не так, как он себе представлял. Но ведь и логика в его расчетах тоже была. И Петрусенко продолжал:

– Семнадцать лет назад, в сентябре, у вас взяли одного мертвого младенца. Вы не похоронили его, а отдали! Кому? Женщине? И зачем? Вы не можете не помнить этого, такое не забывается!

Викентий Павлович представлял, что реакция Кочиной может оказаться самой разной. Например, настоящее удивление совершенно невинного человека. Или полный старческий провал памяти. А если он рассчитал все верно, и она об этом помнит, то может попытаться скрыть, соврать, но все равно чем-то себя выдаст, а уж он обязательно заметит… Однако Варвара Акимовна вдруг быстро мелко закрестилась, тяжело задышала и грузно опустилась на табурет.

– Бог свят! – Голос ее казался наполнен мистическим ужасом. – Вот оно, возмездие пришло. Сначала та женщина пришла, мать ребеночка, а теперь вы о младенце спрашиваете… Неспроста мне эти знаки даются! Да только ведь я для благого дела, живое дитя спасти хотела!

– Подождите, подождите! – Викентий Павлович мало что понял в причитаниях Кочиной, только самое главное. – Значит, был мертвый ребенок, отданный вами кому-то?

– Был, конечно, был! Все расскажу, как на духу! Разве такое забывается! А монашка эта неспроста в тот же день в больницу пришла, как и я! Знамение это…

– Давайте, Варвара Акимовна, подробнее о монашке расскажите.

Оказывается, Кочина время от времени навещала свою больницу, где проработала больше тридцати лет. Вот и недели три назад заскучала она и пошла в больницу. Там ее встретили, как всегда, приветливо, и пока сидела она в большой кладовой с другими сестрами и кастеляншей, пришли две монашки из Владычного монастыря. Они, как это делали уже много лет, принесли новое постельное белье, скатерти, занавески на окна. Все это они шили сами у себя в монастыре и бесплатно жертвовали больнице для бедных. Кастелянша с одной монахиней ушла пересчитывать и принимать белье, а вторую сестры пригласили попить с ними чаю. Она присела к столу, пила чай, слушая их разговоры и улыбаясь каким-то своим мыслям. А потом, когда наступила пауза, сказала вдруг негромко:

– Когда-то и я здесь, у вас в больнице, побывала.

– А разве у вас при монастыре нет своей лечебницы? – удивилась одна из сестричек.

– Я не жила еще тогда в монастыре, – ответила монашка. – Это было давно, семнадцать лет назад. – И, помолчав, продолжила: – Я совсем молоденькая тогда была. Родила здесь ребенка… дочку. А она умерла через сутки… Сентябрь был, холодный день, ветреный…

Сестрички молчали, и от сочувствия, и от неловкости. Но монашка этого не замечала: глаза ее туманились то ли слезами, то ли воспоминаниями, странная, почти неуловимая улыбка блуждала на губах. А Кочина оцепенела, как от сильного удара по голове. Она вдруг словно увидела: пустынная дорога на кладбище вдоль небольшой рощицы, она сидит на тряской телеге, придерживая корзину с крышкой. Видит у поворота за рощу женщину – ту самую, с которой договаривалась, протягивает ей корзину, берет деньги… Промозглый ветер порывами дует в лицо, несет пыль… И монашку эту она теперь узнала – да, та самая бездомная и безымянная девчонка, которую привели в больницу почти в беспамятстве. Она видела, когда ее заводили в приемный покой. Но тогда вряд ли запомнила бы, если бы не видела еще раз. Специально пошла посмотреть: когда взяла задаток за ребенка, еще живого, но уже умирающего, специально заглянула в палату, где лежала роженица. Боялась: вдруг очнется раньше времени, пойдет к своей дочке, помешает… Но нет, та лежала без чувств, а Кочина не сразу смогла оторвать взгляд от ее лица – измученного, худого, но все равно красивого… И вот теперь она смотрит на монашку – да, то самое лицо. Не изможденное, и не юное уже, но то самое, и такое же красивое…

  73