Особенно,... 
83 
Сонливость, вязкая и тяжелая, навалился стеной. И не было сил бороться с этой тяжестью. Колчин задремал и увидел сон, вернее воспоминание о реальных событиях прошлой весны.
В мае Колчин поехал к матери Марии Степановне, жившей в Ленинградской области в рабочим поселке, что в двадцати километрах от Волхова. Мать настояла на том, что сама приедет на станцию встречать сына. Волнуясь перед встречей, Колчин сошел с поезда, прошагал двести метров до автобусной станции. И выяснил у старика, торговавшего билетами, что автобус из поселка отменен, а другой автобус придет только через два часа.
Не зная, чем себя занять, Колчин бродил по пустынной площади возле железнодорожной станции и ближней улице, застроенной некрашеными бедными домишками. Здесь из достопримечательностей можно было отметить только пивнушку, где торговали кислым бочковым пойлом, ни цветом, ни запахом не напоминавшим пиво. И продуктовый магазинчик, в распахнутую низкую дверь которого, похожую на черный крысиный лаз, почему-то никто из покупателей не рисковал заходить.
Поездов долго не было. Через открытый переезд проходили легковушки, пустые грузовики шли к лесопилке и цементному заводу и с грузом возвращались обратно. Над поселком торчала труба заводской котельной, пускавшая черный дым в голубое небо. Май месяц, жара, как в июле, молодая листва на тополях, разросшихся по краю площади, казалась серой под слоем пыли.
Наконец, автобус пришел, мать, одетая в черную болоньевую куртку, короткие сапоги, вышла из передней двери. Колчин шагнул к ней, поставил сумку с гостинцами на землю, обнял мать за худые плечи. Мария Степановна отстранилась, посмотрела на него снизу вверх. Когда мать щурила глаза, по вискам расходились тонкие лучики морщинок: «Седины у тебя прибавилось, Валера». «Да где там прибавилось», – улыбнулся Колчин. «Похудел ты, сынок», – сказала Мария Степановна, глаза ее увлажнились, платок съехал с головы. Колчин, не придумав ответа, только пожимал плечами и моргал глазами. Он сжал своими ладонями ладони матери, сухие и горячие.Слова застряли в горле.
Над площадью висела мелкая въедливая пыль, которую ветер гнал с цементного завода. Казалось, это от нее, от пыли, слезятся глаза, щиплет в носу, а язык сделался шершавым, как наждак. «Мама… Ну, что вы, мама», – сказал он. Мария Степановна с Колчиным залезли в тот же автобус, что привез мать на станцию, сели на переднее сидение. «Надолго приехал? – спросила Мария Степановна. – Недельку хоть поживешь?» Колчин отрицательно помотал головой: «Завтра уезжаю. Утром».
…Колчин проснулся, словно его резко толкнули в грудь. Полосу сна от полосы бодрствования отделили две-три короткие секунды. За те четверть часа, что он спал, ничего не изменилось. Та же темнота вокруг. Все так же беспокойно скрипел флюгер, тихо стучал дождь по стеклу.
Но к этим звукам, кажется, добавились другие тревожные шумы. Скрипнула половица в коридоре, кто-то тихо кашлянул… Колчин сел на кровати, затем поднялся на ноги, сбросил с себя плащи и пиджак. Стараясь не издать ни звук, ступая на носки, подкрался к двери, переставил стул, подпиравший дверную ручку.
Удача дважды улыбнулась Тарасенко и его друзьям за те четверть часа, что занял путь от пивной «Славянский дом» к двери номера триста десять.
На улице не встретилось ни единой живой души – и это удача, потому что лишние люди в таком деле, это нежелательные лишние свидетели. В первом часу ночи город словно вымер, даже освещенные окна попадались не часто. Тарасенко похвалил себя за то, что не стал спешить, дождался позднего часа, теперь может действовать спокойно.
Второй приятный сюрприз поджидал поздних гостей в холле пансиона. Входная дверь оказалась открытой, а старик хозяин заперся в туалете почитать газету и справить нужду. Если бы ночью дежурила сама пани Новатны, то входная дверь в пансион была ровно в десять тридцать вечера заперта на замок и широкую металлическую задвижку. И каждому постояльцу, опоздавшему к этому сроку, пришлось бы унижено топтаться на крыльце, долго стучать в дверь. И, если хозяйка не в духе, оправдываться, объяснять ей причину своего опоздания и выслушивать замечания, полные яда и горькой иронии.
Но пани Новатны лежала с температурой. А ее муж, человек широких либеральных взглядов, считал, что запирать на ночь дверь не нужно. В городе почти нет преступности. А постояльцы вправе возвращаться в номера, когда им вздумается, даже заполночь, не спрашивать у него разрешения войти и не барабанить в дверь. В своих самых смелых суждениях пан Вацлав допускал, что некоторые жильцы изредка могут привести к себе женщину. При том, разумеется, условии, что дама не останется до утра и не попадется на глаза хозяйке.
83 
