Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
125 
Лишившийся чувств казах валялся на дороге, как куль с дерьмом. Поднятая пыль накрывала этот куль голубым романтическим облаком. Подхватив валявшийся на земле нож, Рогожкин побежал обратно. Проскочил ворота, и напрямик к дому. Он, готовый перерезать горло любому, кто подвернется под руку, ввалился в комнату, остановился порога. Дело сделано без него.
Керосиновая лампа освещала комнату. На кровати сидел одноногий сторож. Посередине комнаты лежал мужик в брезентовой куртке. Кровь сочилась из простреленного плеча. Над раненым стоял Акимов с пистолетом в правой руке.
Рогожкин острием ножа показал на человека, валявшегося на полу.
– Это и есть твой Назаров?
– Он самый.
Назаров откашлялся, повернул голову к Акимову.
– Зря ты все это затеял, – сказал он. – Зря меня искал. Только время напрасно потратил. Твоя жена не стоила твоих усилий. Мне, вижу, все равно подыхать. Живым ты меня не отпустишь, ведь так?
– Так точно, – кивнул Акимов.
Назаров растянул в улыбке разбитые губы.
– А раз так, скажу тебе правду. Твоя жена не стоит стакана моей крови. Капли крови не стоит. Понимаешь, у меня с ней было… Много раз было. Ну, когда ты уезжал в райцентр или в область. Я к ней заходил. Утром оставлял немного денег. На пряники. Ей все время не хватало денег. И она любила пряники. Ты ведь помнишь это? Она любила сладкое. А в сельпо не завозили ничего, кроме этих пряников. Ты никогда не спрашивал жену, откуда у нее карманные деньги? Откуда мелочь? Не спрашивал? А напрасно.
– Ну, говори дальше, – прошептал Акимов.
Глава двадцать четвертая
Назаров рассмеялся странным булькающим смехом. Будто внутри его тела проходила канализационная труба. И эта труба прохудилась, текла, издавала эти булькающие звуки, наполняя человеческое тело своими нечистотами.
– Впрочем, твоя жена делала бы это и без денег. Просто из любви к искусству. Она была настоящей нимфоманкой. Трахалась, как заводная. Не могла остановиться. Тебе неприятно это слушать?
– Ничего, говори. Отчего бы не послушать такого умного говнюка?
Рогожкин заметил, как щеки Акимова сделались красными, будто ему надавали пощечин. Назаров тоже заметил эту перемену.
– Все, что я говорю, правда. Ты часто уезжал, а твоей жене было одиноко. Это правда. И я к ней заходил. Ну, когда дети спали. Это тоже правда. А она была такой ненасытной сучкой, до сих пор диву даюсь.
– У тебя большой опыт в этих делах?
– Да, я разбираюсь в женщинах. Тебе точно говорю. Бывают бабы сексуально озабоченные, но твоя сучка – это просто аномалия природы. Если бы проводили такой конкурс, она стала бы чемпионкой по траханью в нашем районе. Да что район. Чемпионкой всей области. Или даже всего Казахстана. Это многие подтвердят. Спроси. Ведь эту сучку имели все, у кого чесалось. Все желающие. Она никому не отказывала. Я сказал тебе что-то новое, ты этого не знал? Не догадывался?
Назаров снова зашелся булькающим смехом. Акимов стоял, опустив глаза. Он только сжимал и разжимал левый кулак.
– Ну, теперь все?
– Почти. Мне жалко, что погибли твои дети. Они виноваты только в том, что их мать озабоченная сучка. Да и в этом не виноваты. Но когда, когда они умерли…
– Что, когда умерли?
– Твоя жена лежала в тракторном прицепе. И все мужики, которые были со мной в ту ночь, залезали в прицеп и трахали ее. Все желающие. А кто помоложе, подходили по второму разу, по третьему. С твоей женой такое делали… О, с ней много чего делали. У тебя воображения не хватит представить, что там было, в этом прицепе. Когда я вспоминаю ту ночьку, у меня вставать начинает. Натурально встает. А она трахалась и трахалась. И каждый раз кончала с новым мужиком. По-моему, она даже забыла о своих погибших детях. Так увлеклась, что обо всем на хрен забыла. Это был праздник ее похоти. Ее никто не хотел убивать. Просто все мы решили, что эта сука не достойна жизни. После всего этого…
– Ну, теперь все?
– Никогда все не будет. Это ведь правда, а не художественный свист. Я о твоей жене мог бы часами рассказывать. Да что часами, целыми днями… Ты жил рядом с ней, как слепой. Жил и не знал, что за редкостная сучка рядом с тобой. А я бы мог рассказать тебе многое, очень многое…
– У меня мало времени.
Акимов поднял глаза на Рогожкина. Глаза белые от ярости.
– Это у тебя нож? – спросил Акимов. – Дай мне его.
Акимов протянул руку. Он взял нож, потрогал заточку подушечкой большого пальца. И, видимо, остался доволен. Клинок острый, как бритва.
125 
