Особенно,... 
53 
– Значит, братан у тебя крутой? – спросил Кот, вспоминая тщедушную фигуру Кольки Шубина. – Атлет?
– Приятно, что ты это запомнил. Николай Шубин, слышал о таком? Покруче десятерых таких, как ты. Вместе взятых. Он руки и ноги людям ломает – мимоходом. Ну, а если уж ко мне кто пальцем прикоснется, считай – все. Трупешник. Поэтому перед тем, как вздумаешь соваться со своими граблями, съезди в похоронное бюро. Походи, посмотри и выбери гроб по своему вкусу. И по деньгам. И заодно уж закажи надпись на могильной плите. И жалобную музыку. А то похоронят в неструганом сосновом ящике.
– Мне уже страшно, – усмехнулся Кот. – А теперь вылезай и топай к дому.
– Ладно, – легко согласилась Дашка, кажется, ее рассказ не возымел никакого эффекта. Она запустила руку в карман ветровки и осторожно сняла с баллончика колпачок...
* * *
Девяткин вернулся часа через два, когда Ефимов уже закончил свой многословный опус. Устроившись в углу на стуле, стал вчитываться в рукописные строчки и кивать головой, как китайский болванчик.
Ефимов наблюдал за следователем с замиранием сердца. Он думал о том, что ежедневник наверняка нашли, но столбики цифр еще нуждаются в расшифровке, в комментариях. Явка с повинной составлена грамотно. Все факты, изложенные на бумаге, – правда. Ну не то чтобы полная правда, но похоже. Виновником всех злодеяний оказался покойный Чугур, который заставил, нет, на коленях уговорил хозяина пойти против закона. Но ведь это и есть правда. Или полуправда. Мелкие частности не имеют значения. Разумеется, Ефимов раскрыл собственную неприглядную роль, он покаялся, но о деньгах, полученных от Чугура, не помянул ни словом. Только написал, что корыстного умысла в его действиях не было.
– Так-так, – Девяткин почесал переносицу и снова повторил: – Так-так...
Он никуда не торопился, поэтому дважды перечитал текст. Подумал, что сейчас Ефимов испуган до поноса, поэтому написал много такого, о чем впоследствии пожалеет, но бумажки уже в деле, их на помойку не выкинешь. Следователь на такую откровенность и не рассчитывал.
Хозяин сказал "а", теперь пусть говорит "б". Передыха ему давать нельзя, надо давить до последнего, как прыщ. Иначе завтра, когда Ефимов придет в себя и придумает какую-нибудь складную сказку, его легко голыми руками не возьмешь.
– За это сочинение я ставлю тебе двойку. Нет, ставлю кол, – Девяткин поднялся и бросил листки на столик. – Тебе что, мозги бетоном залили? Или кирпичом память отшибло. Меня твой художественный свист не устраивает. Романист хренов. Тупая башка.
Хозяин открыл рот от удивления. Ни один человек, а этот московский хмырь всего лишь майор, не посмел бы разговаривать с ним в таком тоне. Анатолий Васильевич поднялся на ноги, чувствуя слабость в коленях:
– Я попросил бы вас не забываться...
– Пошел в задницу, – Девяткин бросил на стол наручники и скомандовал: – Я тебя забираю с собой. Надевай. Живо.
– Но вы же обещали, – промямлил хозяин. – Дали слово офицера. Ваше слово – гранит. Вы порвали постановление.
– Не беда, – зло усмехнулся Девяткин. – У меня еще одна бумажка в запасе. Подписанная тем же судьей. Прочитай и распишись.
– Но как же так...
– Сам во всем виноват, урод. Легче обезьяну трахнуть, чем с тобой поговорить.
Он бросил на стол еще одно постановление и вложил в ладонь хозяина ручку.
– В таком случае... Я не стану ничего подписывать.
Девяткин выпучил глаза, будто Ефимов оскорбил его последними словами, распахнул дверь, позвал из коридора двух дюжих оперов, которых привез из Москвы. И запер дверь на ключ.
– Я тут жопу рву, стараюсь дело раскрутить, – заявил Девяткин, показывая пальцем на хозяина, – а этот гребаный придурок выгораживает убийц. Сраная задница, вот ты кто. Это у тебя наследственное? Отвечай, я задал вопрос.
– Что наследственное?
– Твой отец был дегенератом? И мать тоже?
– Слушайте вы, майор... Как вас там, – щеки хозяина пошли багровыми пятнами, будто ему надавали пощечин. – Я полковник, я старше вас лет на двадцать. И не стану продолжать разговор в подобном хамском тоне. Вы от меня больше ни слова не услышите. Прямо сейчас я напишу жалобу прокурору по надзору. И меня никто не остановит.
– Он убийц выгораживает? – один из оперов, скинув пиджак, скомкав швырнул его на широкий подоконник. Оставшись в майке с короткими рукавами, он, играя бицепсами, шагнул к хозяину: – Он что ли? Этот гад? Эта мразь?
53 
