Особенно,... 
20 
– Договорились.
Балабанов перестал плакать. Возможно, в эту самую он вспомнил свою девушку, твердо решил, что три года она ждать не станет. Однозначно, не станет ждать, когда вокруг так много соблазнов, искушений. Возможно, он вспомнил отца, который умер, когда сын пешком под стол ходил.
А может, вспомнил мать, которую больше никогда не увидит, потому что три года для тяжело больного человека – срок совсем не малый. Потому что мать теперь меряет время другим аршином, не тем, каким меряет полковник Соболев. И деньги, что сын послал на операцию, до неё теперь не дойдут, не спасут. А если и дойдут, менты отнимут их прямо на почте, с посылкой, в руки взять не успеет.
Так или иначе, Балабанов принял для себя какое-то важное решение. Неожиданно он выпалил:
– Только никакую женщину я в глаза не видел. Деньги мне не баба, мужик их передавал.
Соболев опустил руки. Аксаев выпучил глаза и чуть не застонал от ярости.
– Вот же тварь упрямая, – заскрипел зубами, сощурил узкие глаза капитан. – Псих долбанный.
Соболев вернулся на свое место. Аксаев выудил из кармана веревку, зашел за стул. Накинул петлю на горло солдата, свободной рукой толкнул его в затылок. Балабанов вместе со стулом повалился вперед и захрипел.
Сейчас Соболев боялся, что капитал Аксаев, всегда допрашивающий подозреваемых с душой, с пристрастием, которое от него и не всегда требуется, здорово перестарается. Аксаеву светит премия в размере месячного оклада со всеми надбавками за быстрое раскрытие преступления, поэтому он усердствует, не щадя кулаков. Но вот Балабанов в таком ритме допросов, похоже, долго не проживет. Если и дотянет до трибунала, то скорее всего, останется инвалидом.
Однажды Соболев стал свидетелем того, как Аксаев в течение часа избивал заключенного большим деревянным молотком. При помощи таких молотков охрана осуществляет технический осмотр бараков, простукивает стены, выявляя пустоты в кирпичной кладке, а в тех пустотах тайники и захоронки.
Закованный в наручники зэк, не имевший возможности закрыться от ударов руками, несколько раз терял сознание, но его отливали водой. Аксаев в ходе того допроса ухитрился расколоть киянку о голову зэка, а потом смешил своим рассказом сотрудников оперчасти. Вот мол какие непробиваемые каменные головы у некоторых заключенных, молоток и тот не выдерживает.
Аксаев снова и снова толкал вперед стул. Когда Балабанов вырубался, приводил его в чувство ударами по лицу и нашатырным спиртом и снова задавал вопросы. Соболев основательно промерз, сидя на стуле, у него кончились хорошие сигареты.
Пришлось курить то дерьмо, которое курит Аксаев.
– Ну, говори, падаль, – орал Аксаев.
Но Балабанов в ответ только хрипел, всхлипывал, бормотал бессвязные слова. Чтобы отвлечься от тягостного зрелища Соболев стал думать о посторонних вещах. Интересно, Аксаев поработает над беглыми зэками, когда тех доставят к нему на допрос?
Не мудрено, если крайней мере один из той пятерки умрет от побоев, повлекших кровоизлияние в мозг. А зонный врач Пьяных даст стандартное заключение, согласно которому зэк умер от сердечной недостаточности. Кто-то из беглецов повесится в одиночной камере на веревке, которую работники ИТУ якобы не найдут при личном обыске. Остальным – как повезет. Он, Соболев, разумеется, не станет останавливать ретивого капитана. Беглым зэкам некого винить кроме самих себя. Тут, как говорится, зуб за зуб.
Те, кто выживет после допросов, предстанут перед выездным судом, который состоится здесь, на зоне, в помещении клуба. Соболев подумал, что на допросы сержанта Балабанова можно вызвать врача Пьяных, чтобы тот не дал умереть солдату, откачал его, когда тому станет совсем худо. Ведь Балабанов не просто соучастник преступления. Он станет одним из свидетелей обвинения на показательном суде над пойманными заключенными.
– Ну, говори, тварюга, – орал Аксаев и лепил сержанту новые пощечины. – Говори…
Допрос закончился ничем.
Балабанов больше не чувствовал боли, не помогали ни пощечины, ни нашатырный спирт. Шея сержанта покрылась синяками, сделалась багровой от веревки, из носа хлынула кровь.
Аксаев вызвал конвой, приказал принести одеяло. Затем разрезал веревки, которыми прикрутил Балабанова к стулу, расстегнул браслеты. Балабанов сполз со стула на пол. Конвоиры подняли Балабанова за руки и за ноги, переложили на одеяло.
– В «подводную лодку» его? – спросил старший конвоя.
20 
