Особенно,... 
55 
– Я уезжаю, мама! Никто и ничто меня не остановит! Я устала от этой жизни, устала от того, что нужно вечно считать каждый фартинг; мне надоело быть бедной, унижаться и лебезить перед родственниками за их подачки. Я смогу зарабатывать деньги на сцене! Мистер Гроссман пообещал сразу же дать мне роль.
Сильвия слышала, как мать упрашивала и умоляла Ромолу не позорить себя и свою семью ради сомнительного будущего.
Но Ромола только смеялась в ответ.
– Что ты можешь мне предложить, кроме изнурительной работы и рабства? Что здесь делать, кроме как застилать кровати и готовить еду! Ты это называешь достойной жизнью? Ты что, забыла, что мне уже двадцать четыре года? Да, двадцать четыре! И до сих пор ни один мужчина не сделал мне предложения. Сказать тебе почему? Потому что я их не встречала. Единственный мужчина, которого я видела, это тот, который продал мне башмаки в магазине. Ты думаешь, я хочу быть старой девой? Как ты не поймешь, что я хочу, чтобы меня любили и обожали, хочу, чтобы у меня была такая же возможность выйти замуж, как и у других девушек в моем возрасте.
На какое-то мгновение Мэри Уэйс поборола свою слабость и, собрав последние силы, попыталась остановить дочь.
– Ты не выйдешь замуж, если будешь играть на сцене, – воскликнула она.
– Откуда ты знаешь? – резко выкрикнула Ромола. – И вообще, даже если я и не выйду замуж, то хотя бы узнаю, что такое мужское общество, а возможно, и что такое мужская любовь и обожание!
– Ромола! – в ужасе воскликнула Мэри Уэйс и без сил упала на подушки.
– Прощай, мама. Жаль, что ты не хочешь меня понять. Но когда я добьюсь успеха, возможно, ты будешь говорить совсем по-другому.
– Ты разобьешь мне сердце, Ромола, – рыдала миссис Уэйс. Но Ромола не стала больше слушать. Она вышла в коридор, где стояла, охваченная ужасом, бледная Сильвия.
– О Ромола, не покидай нас, – стала умолять она сестру. – Это ужасно! Не делай этого!
Ромола взглянула на свою младшую сестру.
– Я взваливаю все на твои плечи, бедняжка, – сказала она. – Теперь тебе придется выполнять всю работу. Я очень сожалею. Но ты молода, а я старею. Я не могу не воспользоваться этим последним шансом. Может быть, и ты тоже когда-то сбежишь отсюда. До свидания, детка.
Она нагнулась и поцеловала Сильвию, а затем, как бы устыдившись своей сентиментальности, быстро, не оглядываясь, устремилась вниз по ступенькам.
Сильвия, с трудом сдерживая слезы, побежала за ней, крича:
– Ромола, как же твой багаж? Твои платья? Ты забыла их!
Ромола обернулась у самого выхода.
– Эти старые тряпки? – В ее голосе прозвучало невероятное презрение, как будто речь шла именно о том, что принесло ей особенно много страданий. – Да мне дадут полное приданое, когда я приеду в Лондон!
За ней захлопнулась дверь и Сильвия поняла, что больше никогда не увидит сестру.
То, что случилось потом, навечно отпечаталось в памяти Сильвии. Мэри Уэйс послала за дядей Октавиусом. Он прибыл незамедлительно и с каким-то похотливым рвением постарался узнать все подробности о том, что Ромола сказала и что намеревалась делать. Сильвии был устроен настоящий допрос. Дядя Октавиус задавал ей все новые и новые вопросы, намекая на всякие дурные, порочные вещи, о которых он не говорил прямо. При этом его глаза блестели, и он постоянно облизывал пересохшие губы.
– Ромола говорила тебе, где она должна встретиться с этим мужчиной? Ты что-нибудь знаешь о том, чем они занимались? Говорила ли она, когда вы были одни, что они?.. что он?.. – Снова и снова дядя Октавиус задавал одни и те же вопросы. Сильвия говорила ему, что ничего не знала о намерениях сестры, но она видела, что он ей не верит. Наконец он вынес вердикт: – Отныне твоей сестры для нас больше не существует. Для нас и для всего приличного общества. Твоя мать согласилась с тем, что самое лучшее – это никогда больше не произносить ее имя. Она навлекла позор на всех нас, особенно на тебя, дорогая детка. Ты должна забыть, что она вообще существует на свете. Никогда больше не смей думать о ней и даже произносить ее имя. Твоя сестра Ромола умерла. Ты должна стереть из памяти все воспоминания о ней.
Но как же можно было забыть Ромолу, особенно теперь, когда было ясно, что дядя Октавиус не сводит с нее глаз и только и ждет того момента, когда она тоже что-нибудь натворит? Тогда у него будут доказательства, что в венах Сильвии течет та же дурная кровь, что стала причиной недостойного поведения ее сестры. Все вокруг напоминало о Ромоле: ее пустая кровать, разбросанные по всему дому вещи, которыми она часто пользовалась в девичестве; да и воспоминания о годах, проведенных вместе, и о том, как ей всегда хотелось быть похожей на свою взрослую сестру, казавшуюся ей самой красивой в мире, навсегда остались в сердце девушки.
55 
