Особенно,... 
4 
– Вы хотели меня видеть?
В низком проникновенном голосе графу почудились до ужаса знакомые нотки, собственные интонации. Джастин не подошел к постели, а остановился у изножья, высокий, темноволосый, неприступный. Не было ни малейших сомнений в том, что он сын графа. У него были такие же высокие скулы. Он был таким же поджарым и широкоплечим, как сам Эдмунд. У него были такие же глаза, обрамленные густыми и длинными черными ресницами, темно-серые, без малейшего намека на бледную голубизну глаз матери.
– Вся бумажная работа… позади, – сказал ему Эдмунд, – Теперь ты – мой законный сын и наследник. А в очень скором времени, как говорят врачи, ты станешь следующим графом Гревиллом.
От этой горькой мысли по всему его телу прошла болезненная спазма. Эдмунд подался вперед и сильно закашлялся, крепко прижимая платок к дрожащим губам. Он вытер с губ слюну, слегка окрашенную кровью. Господи! Никогда он не думал, что дойдет до этого, что он будет вынужден оставить все свое состояние человеку, ненавидевшему его. Не говоря уже о том, что он никак не рассчитывал умереть так рано. Он полагал, что проживет еще лет двенадцать. Джастин не ответил ничего, только смотрел на него не отрываясь, но лицо его оставалось холодной, непроницаемой, хоть и красивой маской.
Эдмунд с трудом втянул воздух.
– Я вызвал тебя сегодня… потому что есть одно незавершенное дело, которое мне надо обсудить с тобой. Это личное дело…
Тонко очерченные дугообразные брови взметнулись вверх.
– Личное? Это интересно… Я мог бы предположить, зная вашу слабость к прекрасному полу, что речь пойдет о женщине.
Эдмунд не мог отвести глаз и избежать его проницательного взгляда.
– Не совсем так, хотя скоро она достигнет такого возраста, что ее можно будет назвать женщиной. – Он снова закашлялся, все тело его содрогалось от яростных приступов кашля, на лбу обозначились вены. Он проклинал легочную болезнь, медленно, но неотвратимо убивавшую его. Когда пароксизм кашля прошел, он лег на подушки. Лицо его все еще оставалось мертвенно-бледным. – Она в некотором роде моя… подопечная.
Эдмунд сделал знак лакею приблизиться. Тот подошел и положил на столик стопку писем. Эдмунд потянулся к ним, взял нетвердой рукой верхнее из стопки и протянул Джастину.
Длинные смуглые пальцы извлекли листок из конверта, и Джастин пробежал письмо глазами. Эдмунд не призывал к себе молодого человека, пока не наступила крайняя необходимость. За все эти годы он едва ли вспоминал о юноше, но о своих финансовых обязательствах не забывал никогда, заботился и о ребенке, и о его матери. Граф дал своему сыну отличное и дорогое оксфордское образование.
Джастин поднял на него глаза:
– Вы позаботились об обучении девушки?
Эдмунд кивнул:
– И обо всем остальном, в чем она может нуждаться.
Джастин ответил насмешливой улыбкой:
– Никогда не знал, что у вас такая сострадательная душа.
Эдмунд не обратил внимания на его сарказм:
– Мы с ней заключили определенного рода сделку.
Он принялся объяснять Джастину, чт это была за сделка, заставляя себя выдерживать презрительный взгляд холодных серых глаз:
– Эриел было четырнадцать лет, когда я отправил ее в школу. Сейчас ей шестнадцать. Ее отец был моим арендатором. В прошлом году он окончательно спился и умер. – Эдмунд с трудом вобрал в грудь глоток воздуха, потом со свистом выдохнул его. – Предоставляю тебе решить, что с ней делать.
Джастин продолжал смотреть на письмо, должно быть, первое из многих, что написала девушка. Бумага была помечена просто: «Торнтонская школа для девушек».
Лорду Эдмунду Россу, графу Гревиллу
Дорогой лорд Гревилл!
Шлю вам самые добрые пожелания. Так как это моя первая попытка написать письмо, надеюсь, вы простите мои ошибки. Я бы написала вам раньше, но только сейчас научилась писать в такой степени, чтобы осмелиться сделать это. Отныне я буду писать вам по крайней мере раз в неделю. Каждый раз я буду брать в руки перо и сообщать вам о своих успехах.
Джастин дочитал письмо и возвратил его отцу. Эдмунд изучал его лицо, но так и не мог понять, о чем думает сын.
– Что ты предпримешь? – спросил он.
Джастин ответил небрежным пожатием плеч, и жест этот был повторением привычного жеста самого графа. Одет он был в черную куртку и темно-серые бриджи, и его ослепительно белая рубашка резко контрастировала со смуглой кожей.
4 
