Наверное, потому, что новизна увиденного, еще не притупленная привычной будничностью, всегда требует некоего выплеска на аудиторию. Начинаешь чувствовать свою исключительность. Вспомните то время, когда поездка нашего Человека за границу была явлением редкостным и выдающимся. Этот же Человек, нашедший в себе силы вернуться домой, рта же не закрывал минимум в течение трех месяцев, рассказывая о своем пребывании ТАМ! От него же деваться было некуда!..
А некоторые не умолкали до глубокой старости и самым естественным образом уходили в мир иной со словами: "...помню, когда мы в шестьдесят девятом году были в Варшаве..." И привет!
Ну, а во-вторых, потому, что все мои последующие открытия и ожидание грядущих событий, захватили меня целиком и круглосуточно заставляли быть в таком нервном напряжении, что я вокруг себя практически ничего, кроме ЭТОГО - ГРЯДУЩЕГО, не видел и не слышал.
Признаюсь, как на духу - я даже про Шуру Плоткина, даже про Водилу стал меньше думать... Тут я неверно выразился. Не меньше - реже. Но с такой же тоской, с тем же беспокойством.
* * *
Вечером Фридрих переоделся в какой-то невзрачный костюмчик со свитерком, сверху натянул старую спортивную куртку весьма и весьма поношенного вида, сказал, что он эту куртку носит уже восемь лет и не представляет себе жизни зимой без этой куртки.
Я вспомнил, как Шура истово отпаривал брюки, как тщательно завязывал галстук, как бережно доставал из шкафа свой единственный "выходной" пиджак в клеточку, когда собирался, по его выражению, "в люди". Эти сборы всегда носили характер маленького торжественного и веселого ритуала.
Поэтому я спросил у Фридриха фон Тифенбаха - уверен ли он, что это та самая одежда, в которой нужно ходить вечерами по ресторанам. На что он легко ответил, что эта одежда ему максимально удобна, а на так называемое "светски-общественное мнение" ему наплевать. Он не собирается уподобляться мужу своей дочери - Хельмуту Краузе, который зимой ходит в норковой шубе мехом наружу, чтобы все видели, как он богат!
- Более пошлого зрелища, чем мужик в норковой шубе - придумать нельзя, - сказал Фридрих. - Увидишь - обхохочешься! Но если ты настаиваешь, я могу надеть что-нибудь другое...
- Нет, нет! - поспешил я. - Мне лично ты во всем этом очень нравишься. И куртка тебе удивительно идет...
Потом со второго этажа мы спустились на лифте(!) в широченный гараж, где, кроме "Роллс-Ройса", стояли еще две машины - американский джип "Гранд-Чероки" и черный "Мерседес-500". Хорошо, что Шура когда-то выучил меня всем маркам автомобилей!..
За рулем "Роллс-Ройса" нас уже ждал герр Мозер.
Дом профессора фон Дейна действительно оказался совсем рядом. Очень красивая, прекрасно одетая Таня и профессор в строгом черном пальто и с "бабочкой" вместо галстука - уже ждали нас на улице.
Профессорский дом я увидел только из машины. В отличие от забора фон Тифенбаха, профессорский заборчик был чисто символической оградой, а небольшой участок перед домом ярко освещен.
Дом был, прямо скажем, - не слабый. Раз в десять лучше дома Шредеров, но зато на несколько порядков пожиже Тифенбаховского!
Затянутый на зиму голубым прорезиненным брезентом бассейнчик, конечно, не шел ни в какое сравнение с фантастическим бассейном фон Тифенбаха. Я сегодня бегал пару раз гадить в сад (мне герр Лемке любезно показал, где это лучше всего делать) и видел этот бассейн. Подогретая вода парит в морозном воздухе и вплывать в этот бассейн можно прямо из домашнего бассейна величиной во всю нашу с Шурой петербургскую квартиру. В саду же бассейн такой, что в нем можно спокойно проводить Олимпийские игры по плаванию!
Когда Таня и профессор сели к нам в машину, Фридрих воскликнул:
- Таня, вы просто ослепительны! Интересно, Фолькмар понимает, какая женщина согласилась считать его своим другом?
- Я еще не в полной мере осознал это, но уже беспредельно счастлив, сказал профессор.
- Прелестный ответ, - улыбнулся фон Тифенбах. - Да! Я позволил себе пригласить на ужин еще и свою дочь с ее мужем. Надеюсь, вы не против? Тем более, что Таня до сих пор с ними незнакома. Они приедут прямо в "Тантрис". Им очень полезно изредка общаться с интеллигентными людьми.
Таня и профессор поспешили заверить Фридриха в том, что они этому очень рады, а я, безоговорочно поверив в Танину искренность, сильно усомнился в правдивости профессора. Что-то в интонациях фон Дейна дало мне право заподозрить его в легкой и вежливой нечестности.