Он пугал ее, когда говорил страстно и повелительно. Но когда граф был мягким и нежным, Веста чувствовала себя так, словно у нее вынимают из груди сердце. Она любила его любовью, которую невозможно было описать словами.
– Он так прекрасен, – прошептала Веста.
Граф ловко вскочил в седло и направил лошадь на узкую овечью тропу, поднимавшуюся вверх.
Было по-прежнему жарко, но по мере того, как они поднимались в горы, задул легкий ветерок, и Весте стало прохладней.
По-прежнему трудно было думать о чем-то, кроме ее любви к графу.
Он дал ей двадцать четыре часа, чтобы принять решение, и Весте казалось, что это куда труднее, чем снова проехать по краю отвесной скалы.
Разве может она оставить графа? Оставить человека, который пробудил чувства, дремавшие в глубине ее души, который заставил ее испытать ни с чем не сравнимый восторг?
Но, с другой стороны, она обязана исполнить свой долг, обещание, данное не только отцу, но и самому принцу в присутствии премьер-министра Катонии и виконта Кестлери.
Разве может она поступить бесчестно, нарушив слово, сбежать от ответственности?
– Если бы я могла посоветоваться с кем-нибудь, – вздохнула Веста.
Она печально смотрела на широкую спину едущего впереди графа.
Он часто оглядывался убедиться, что с девушкой все в порядке. Она видела улыбку на его губах и легко представляла себе огонь, горящий в его глазах.
– Неужели любовь может нагрянуть так внезапно и поглотить человека целиком? – спрашивала себя Веста.
Но тут не могло быть никаких сомнений. Любовь ее была сильной и страстной, и разве можно было сомневаться, что то же самое испытывает граф?
Веста с ужасом вспомнила то, что он сказал о мадам Зулейе и слабости характера принца.
Неужели принц действительно покровительствовал женщине, которая хотела разрушить его страну, чьи интриги привели к революции?
Наверное, это мадам Зулейя хотела отослать ее обратно в Англию.
Это она велела революционерам двигаться в сторону Йено, чтобы заставить Весту вернуться на том же корабле, на котором она прибыла, или убить ее, если отъезд окажется невозможным.
Веста глубоко вздохнула. Сколько опасностей таит в себе этот мир!
Как много ужасного случилось с ней с тех пор, как она прибыла в Катонию, трудно было поверить, что все это не было на сей раз плодом ее буйной фантазии.
Кто бы мог подумать, когда Веста отправлялась из Англии в сопровождении премьер-министра, взяв с собой платья лучших лондонских портных, что через два дня ей будет принадлежать лишь то, что на ней надето.
И вот она едет вслед за человеком, которого три дня назад еще не знала, но которого любит теперь всем сердцем. И ей ничего не надо от жизни, кроме возможности наслаждаться его объятиями.
Одной мысли о графе, одного взгляда на гордую посадку его головы и разворот широких плеч было достаточно, чтобы Весту вновь охватила сладкая дрожь.
Но тут Веста мысленно увидела перед собой лицо отца, похожего на сурового ангела мщения, который призывал ее вспомнить о долге, о том, что она должна послужить своей стране.
Веста знала, какую дорогу он велел бы ей выбрать, будь сейчас рядом.
Он сказал бы дочери, что она обязана сдержать обещание, данное принцу. И что бы она ни узнала об этом человеке, она должна быть с ним рядом в горе и радости.
Таковы слова брачной клятвы, которую они дадут друг другу, когда Веста доберется до Диласа и их обвенчают в соборе.
На секунду Веста представила себя стоящей перед алтарем в белом платье, которое они выбирали вместе с матерью.
– В Катонии тебя ожидают роскошные драгоценности, – говорила герцогиня. – Премьер-министр сказал, что тиара принцессы напоминает корону, и хотя мне хотелось бы послать тебя к алтарю в фате, в которой выходили замуж твои сестры, он сообщил мне, что в замке есть фата, в которой венчаются особы королевского рода.
Но Весте тогда трудно было думать о фате, драгоценностях и прочих подобных вещах.
Все мысли ее были о принце.
Интересно, найдет ли он ее красивой? Понравятся ли ему туалеты, которые Веста с матерью так тщательно выбирали у лучших лондонских портных? Есть ли у них общие интересы?
«А теперь, – подумала Веста, – платья и драгоценности не имеют для меня вовсе никакого значения».
Граф видел ее только в двух нарядах – муслиновом платье, в котором она сошла на берег, и в зеленом дорожном костюме, который был сейчас грязным и пыльным.