113 
И тут острая боль пронзила его спину и заставила его рухнуть на колени:
— Боже! — вскричал он, чувствуя, как боль распространяется по всему телу и что-то теплое и влажное быстро пропитывает рубашку.
Кровь. Он с ужасом понял, что Твердокаменный метнул кинжал и попал ему в спину.
В панике Дейвид попытался подняться. Он уже встал на одно колено, но тут страшный удар снова обрушился на него сзади. Не слыша ничего от боли, он упрямо пополз вперед. Но тяжелая ступня, опустившись на спину, придавила Дейвида. Он снова ощутил острую боль — и кровь хлынула струей.
С легкостью, удивительной для столь немолодого человека, Твердокаменный перевернул его на спину так, что Дейвйд теперь мог видеть его лицо. В руках у Твердокаменного был кинжал. Но теперь с него капала кровь. Кровь Дейвида.
Он попытался закрыть лицо руками. Но они не слушались его. Только пальцы стали скрести опавшие листья. Он хотел что-то сказать, но и язык ему не повиновался. Из горла вырвался лишь невнятный хрип.
— Бедный твой папаша, — ядовито проговорил Твердокаменный, одним махом вспарывая живот Дейвида, и тот ощутил, как его словно обожгло огнем. — Он потерял единственного сына. Грабители напали на него, когда он мчался на помощь своей возлюбленной. Вполне подходящий конец для твоей бесполезной жизни, не так ли?
Отцовское лицо промелькнуло на миг в памяти Дейвида: вечно хмурое, всегда недовольное. Потом на его месте возникло лицо школьницы из Мертир Тайдфил. Ее судили за мелкую кражу по навету Твердокаменного и Дейвидова отца. По лицу девушки катились слезы, она побледнела как полотно, услышав приговор — ссылка в колонию.
Всхлипнув, Дейвид закрыл глаза. Он не хотел умирать с мыслями об этом. Кэтрин. Надо думать о ней. О ее лучистых глазах и мягких губах.
Но по мере того как Твердокаменный снова и снова вытаскивал кинжал и вонзал его в грудь Дейвида, каждый новый прилив боли опять вызывал в его памяти лицо юной школьницы из Мертир Тайдфил. Это было последнее, что он видел, прежде чем свет окончательно померк перед его глазами.
18.
Золотистые лучи солнца залили комнату Эвана, пробудив его ото сна. Впервые за три дня он наконец спал спокойно и безмятежно. Но в первую минуту снова не сразу понял, где находится. И тотчас же вспомнил: в Линвуде!
Плечо еще болело. И в висках время от времени стучало. Но он уже чувствовал, как начинает оживать. Бульоны и настои, которые готовила Джулиана, возымели действие. Упершись ногами, он передвинулся выше на подушки, с удовлетворением отметив, что теперь ему удается проделывать это с большей легкостью, чем раньше.
И еще он ощутил приступ голода. Очень острого голода. Так что даже под ложечкой засосало. Это явно был хороший признак. Кажется, он даже может встать с постели и немного размяться. Но лучше все же первым делом поесть, чтобы набраться побольше сил.
Рядом с ним висел шнур с колокольчиком для вызова слуг. Эван дотянулся до него и дернул в надежде, что он не порван и кто-нибудь да отзовется.
Минут через десять в коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась. Но на пороге стояла не служанка, а не кто иной, как Рис собственной персоной.
Он нерешительно посмотрел на Эвана, но, увидев, что тот сумел сам сесть повыше, довольно улыбнулся и, подойдя, устроился в кресле рядом с кроватью:
— Слуги доложили мне, что ты позвонил вниз. Но я посчитал, что они ошиблись. И поскольку Джулиана ненадолго отлучилась из дома, решил пойти сам проверить. И что же я вижу? Наш спящий, кажется, проснулся? И даже сам смог сесть?
— Спящий и в самом деле проснулся, — засмеялся Эван.
Похоже, больной уже в состоянии выдержать разговор, к которому Рис собирался приступить. Он не был сентиментальным и слезливым и считал, что Эван должен бороться со слабостью, а не нежиться в постели, как полагала Джулиана.
— Я проснулся, ожил — и снова умираю, теперь от голода, — продолжал Эван, подхватывая шутливый тон, заданный Рисом. — Надеюсь, мне дадут что-нибудь более существенное, чем бульончики и наварчики, которыми отпаивала меня ваша жена.
Рис удовлетворенно кивнул:
— Еще денек, и ты, похоже, окончательно встанешь на ноги. И даже голос у тебя звучит потверже. Еще утром ты едва ворочал языком, а сейчас уже во весь голос излагаешь свои требования. Твой вид внушает радость.
— Настолько, что мне наконец-то выдадут баранины и пудинг? И, надеюсь, не один кусочек? — уточнил Эван.
113 
