Особенно,... 
64 
Нет, рисовать Бонанжа будет не так-то просто, думала она, ерзая на деревянной табуретке, сосредоточив все свое внимание на холсте. Всякий раз, как она поднимала на Рене взгляд и видела этот слегка улыбающийся рот, она вспоминала, как его губы блуждали по ее обнаженной коже. А его руки! Она краснела при одной мысли о его прикосновениях.
Она пыталась придать черты жестокости его лицу, когда вспоминала, что он убил Алекса из-за нескольких десятков долларов, а ее держал в заточении.
– Надеюсь, эти грубые резкие штрихи ничего не значат, – небрежно бросил Рене. – Уж если я нашел время позировать тебе, самое меньшее, что ты можешь сделать, – это изобразить меня в наилучшем виде.
– Ты же знаешь, что я предпочла бы вообще тебя не рисовать, – ответила она. – Если у тебя так мало времени, я была бы счастлива, заняться этим как-нибудь в другой раз. А лучше всего отказаться от этой затеи.
Подняв глаза, Элина, к своей досаде, увидела, что он еще больше расслабился и, вместо того чтобы стоять прямо, прислонился к стене.
Рене одарил ее высокомерной улыбкой.
– Ты не считаешь меня достойным объектом? Или есть другая причина, почему тебе не хочется меня рисовать?
Девушка снова коснулась холста кусочком угля.
– Мне не доставляет удовольствия рисовать преступников.
Веселье исчезло из его глаз, хотя губы продолжали улыбаться.
– Ах, мы снова о том же? Ты, как всегда, лжешь. Уж кто настоящий преступник, так это Уоллес. Но ты ведь рисуешь его.
Элина благоразумно промолчала.
– Тебе нечего сказать, милые глазки? Почему ты не защищаешь Уоллеса, не настаиваешь на том, что он доводится тебе братом?
Она смерила его надменным взглядом.
– Ты все равно не поверишь. У тебя плохие манеры, и ты никого не слышишь, кроме себя.
Его сдавленный смешок еще больше разозлил ее.
– Знаешь, крошка, роль оскорбленной леди в твоем исполнении весьма меня развлекает. Всякий раз, как ты распекаешь меня за мое скверное поведение, я вспоминаю, как ты стукнула меня бутылкой по голове. Скажи, ты обучилась этому мастерству в изысканных салонах и гостиных Сент-Луиса?
– Крев-Кёр, – уточнила Элина, снова принимаясь за холст. – Я жила в Крев-Кёр с папой, мамой и Алексом, моим братом. Но тебе это совершенно не интересно.
– Напрасно ты так думаешь. Мне хотелось бы знать все, чему ты училась, но, поскольку ты не желаешь говорить правду, придется пока довольствоваться твоими выдумками. Я думаю, художница должна развлекать свою модель, поддерживать в боевой готовности, так сказать. Так что развлекай меня. Но прежде скажи, как проводят время и чем занимаются, по твоему мнению, благовоспитанные благородные леди.
Девушка взглянула на него и, увидев, как он с невинный видом поднял брови, поняла, что это своеобразный способ бросить ей вызов. Ну что ж, она его не разочарует.
– Благовоспитанные благородные леди в Крев-Кёр, – сказала она с достоинством, – занимаются шитьем, плетут кружева, берут уроки рисования, музыки и танцев. Иногда отправляются на прогулку в лес…
– С поклонниками? – прервал он.
Тягостные воспоминания нахлынули на нее, и она почувствовала, как ком подкатил к горлу.
– Конечно же, нет, – с горечью ответила она. – Не с поклонниками. Отцы не хотят, чтобы их преступления были раскрыты предприимчивым зятем, и не принимают поклонников дочери.
Мгновение он молча смотрел на нее.
– Я вижу, ты с пользой провела эти четыре дня, продумав до тонкости свою историю, – сказал он, наконец. – Это совершенно неожиданный поворот.
С возрастающим раздражением Элина продолжала:
– Иногда благовоспитанные благородные леди размышляют о том, когда их отцы возвратятся из долгих деловых поездок. Или же утешают своих матерей, когда те беспокоятся о любящих мужьях, томящихся в одиночестве вдали от дома.
– Хватит, Элина, – сказал Рене с внезапной холодностью. – Я понимаю, куда ты клонишь.
Девушка изогнула бровь.
– В самом деле? Вот уж не думала, что ты способен на эмоции. Видимо, это результат дурного воспитания.
– Мне повезло, что моя мать не дожила до этого момента, и не слышит твоих слов. Она потратила немало усилий, чтобы сделать из меня джентльмена. А после смерти мамы этим со всем усердием занялась моя сестра.
Элина пожала плечами:
– Очевидно, ты груб по природе. Не по этой ли причине ты покинул Новый Орлеан? Тебе надоело изображать джентльмена, и ты решил покинуть свою сестру, хотя она просила тебя не делать этого? Тебе хотелось свободно пожить в Европе, не ограничивая себя законами?
64 
