— Гуд бай, пайлот! — сказал матрос.
У Анри Лорана не было сил даже ответить ему. Катер отвалил от борта теплохода и помчался за оконечность мыса, где был причал лоцманской службы порта Гамильтон...
... На мостике лайнера в динамике громкой связи раздался голос главного механика Сладкова:
— Николай Иванович! Вторая машина готова к пуску.
— О'кей, Боря. Запускай, — ответил ему капитан.
На штурманском столе старпом вместе с вахтенным штурманом расстилал карту следующего района плавания — пролива Корфа.
Вернулся на мостик матрос, провожавший лоцмана. Увидел фирменный пластиковый пакет «Посейдона» с традиционной балалайкой, матрешкой и бутылкой «Столичной», приготовленный, как обычно, в подарок незнакомому лоцману, поднял пакет за ручки и, не обращаясь ни к кому, слегка растерянно спросил:
— А с этим теперь что делать?..
Капитан повернулся к нему, увидел пакет, заметил торчащий из него гриф балалайки и приказал, почти не разжимая губ:
— Да выкинь ты все это за борт к е... К чертовой матери!..
... Мощный, быстроходный буксир «Торнадо» мчался наперерез лоцманскому катеру.
Твердо расставив ноги, Чарли стоял за штурвалом и направлял стальной нос буксира прямо в борт небольшого катера. Прищурив один глаз, он будто целился в катер сквозь оптический прицел...
В одно мгновение поняв, что сейчас должно произойти, Стенли Уоррен напряженно проговорил:
— Вы этого не сделаете, Чарли! Я прошу вас...
Но Чарли довел обороты двигателя почти до максимальных, резко увеличил скорость «Торнадо» и крикнул не поворачиваясь:
— Не сходите с ума, Уоррен! Лоран — самый чудовищный свидетель!
— Чарли!.. Я умоляю вас... прекратите! Оставьте старика в покое!.. Я уверен — Лоран тут ни при чем!.. Чарли!.. Там на мостике стояли очень опытные парни...
— Заткнитесь немедленно! Вы такое же дерьмо, как и ваш Лоран! — прокричал ему Чарли.
Видя, что Чарли не реагирует ни на одно его слово, Стенли метнулся к рундуку с сигнальными флагами, откинул крышку рундука и выхватил оттуда короткоствольный автоматический «винчестер».
— Вы этого не сделаете, Чарли!!!
Чарли оставил на штурвале одну руку, повернулся и тут же несколько раз выстрелил Стенли Уоррену в живот.
Стенли отбросило к задней стенке рубки... Он грохнулся на маленький диванчик, скатился с него прямо под ноги Чарли и умер, так и не успев нажать на курок «винчестера»...
* * *
... Молоденький парнишка — рулевой лоцманского катера увидел летящий на него буксир «Торнадо» и в ужасе закричал:
— Что они делают?! Мистер Лоран, что они делают?!
Анри Лоран поднял голову, увидел точно нацеленный на борт его катера тяжелый нос «Торнадо» и мгновенно принял решение.
— Прыгай за борт! — крикнул он мальчишке. — Прыгай, сынок!!!
Он перехватил у парнишки штурвал и на полном ходу сильным толчком выбросил мальчишку из катера.
А сам, уводя катер от вынырнувшего рулевого, чтобы тот не попал под винты, двинул сектор газа до упора вперед, довел скорость катера до предельной и направил его прямо навстречу буксиру «Торнадо».
— Чарли!!! Стенли!.. — в ярости кричал Анри Лоран. — Может быть, вам хватит меня одного?! И Мартина Краузе?! Зачем вам Николь?! Вот он я! Стенли! Сукин сын! Будьте вы все прокляты!..
Ненависть к Стенли и Чарли переплелись в нем с невыносимым унижением, которое он испытал на русском судне, и вот судьба вдруг предоставила ему возможность не просто защитить себя и Николь тайной помощью бандитам и убийцам, а во искупление своего греха самому вступить с бандитами в открытый бой!..
Он даже успел еще один раз прокричать:
— Будьте вы все прокляты!..
Столкновение маленького лоцманского катера и мощного стального буксира было такой страшной силы, что катер взорвался...
...и его пылающие останки разлетелись чуть ли не до прибрежья прекрасного, но узкого залива Принцессы Дайяны...
* * *
Странная штука происходила с Сергеем Александровичем Мартовым!
Чем дальше он продвигался в этом документально-предполагаемо-художественном сочинении, тем больше ему хотелось вернуться в Россию.
Не смотаться ли на пару недель в Москву или Ленинград?..
Тьфу, ч-ч-черт!.. Стоило уехать из города еще при том названии, потому что это насильственно новое — «Санкт-Петербург» — все никак не пристегивалось к сознанию Мартова, когда он начинал говорить, думать или писать об этом городе. И ведь понимал, что именно это название было когда-то единственно верным, а уже последующие — всякие Петроград, Ленинград или фамильярное Питер, они-то и есть искусственные...