Мартов приглушил истерические вопли из Белого зала московского Дома кино и взял трубку.
Звонила какая-то «поклонница таланта Сергея Мартова» и спрашивала — не может ли она поговорить с автором ее любимых книжек...
— Я слушаю вас, — с досадой произнес Сергей Александрович, глядя на экран телевизора.
— Это Сергей Мартов?! — чуть ли не захлебнулся восторженный женский голос с явными южнорусскими интонациями.
— Да. Это Сергей Александрович Мартов, — подчеркнуто сказал он.
— Ой, извиняюсь... Шоб я знала ваше отчество?! Я лично с Дюссельдорфа, но счас в Гамбурге. У меня все-все ваши книжки есть! С собой.
— Так... — растерянно протянул Мартов, не отрываясь от телевизора. — И что бы вы хотели?
С нескрываемым раздражением Мартов понял, что уже потерял нить происходящего там, в Москве, на скандальном съезде десятков его бывших друзей и знакомых. Еще за несколько секунд до этого нелепого и несвоевременного телефонного звонка «дамы с Дюссельдорфа», вслушиваясь в крики и ругань, несущуюся из динамиков телевизора, Мартов праведно думал: какое счастье, что судьба уберегает его от участия в этом постыдном московском действе...
И тут же поймал себя на откровенно пошлом лукавстве.
Ах, как хотелось ему на самом деле быть сейчас там, в Москве, на Васильевской, тринадцать, в этом Белом зале Союза, среди всех тех приятелей и недругов, с кем бок о бок прожиты столько лет и с которыми Мартов говорил на одном языке. Даже во время самых ожесточенных споров.
Может быть, это спасло бы его от ощущения одиночества, медленно наползающего на него с каждым годом все сильнее и сильнее...
— Простите, пожалуйста, — сказал в трубку Мартов, — я не расслышал, чем я могу вам помочь?
— Боженьки ж ты мой! Шоб вы мне были только здоровеньки! Так я ж говорю — только подписать ваши книжки!.. Я вернуся в Дюссельдорф, покажу ваши автографы, там же все умрут!
— Ну уж нет, — рассмеялся Мартов и выключил телевизор. — Я вам подпишу что угодно — только дайте слово, что Дюссельдорф не потеряет ни одного жителя!
— Так это ж хохма! Вы шо, не врубились? — расхохоталась женщина. — А куда ехать?
— Позвоните завтра с утра, я вам продиктую адрес.
— Об каком утре речь?! Утром уже в шесть тридцать автобус. Я ж тут на экскурсии от еврейской гемайнды. От нашей дюссельдорфской общины...
«О, черт бы тебя подрал с твоей гемайндой!..» — подумал Мартов и посмотрел на часы. Было четверть десятого.
— Ну хорошо. Запишите адрес...
Ровно в десять часов вечера порог мартовской квартиры перешагнула абсолютно русская кустодиевская красавица тридцати трех лет, сбросила туфли и подала руку «лодочкой». И сказала:
— Люба.
Она сразу же безошибочно прошла на кухню, хозяйственно вытащила из своей большой сумки бутылку украинской горилки, несколько бананов и три книжки Мартова. Две старых, потрепанных, и одну новую, только что купленную.
Выложила все это на кухонный стол и деловито спросила:
— Гулять здесь будем или в вонциммере?
Ночью она приподнялась на локте, заглянула сверху в измученную физиономию лежавшего пластом Сергея Александровича и с ласковым удивлением сказала в своей неистребимой манере «с-под Одессы»:
— Таки старый конь борозды не портит...
— Но и глубоко не пашет, — усмехнулся Мартов.
— Мине — так за глаза и за уши! Спи.
— Я так и не понял, как ты попала в Германию?
— Ой, Боже ж мой! Ну, по еврейской линии, как все... Спи.
— Ты-то какое отношение к этой линии имеешь?!
— Старую хохму помнишь? «Муж-еврей — не роскошь, а средство передвижения». Спи!
— А где муж?..
— Объелся груш. Был и сплыл. Спи ты, Господи!....
Когда утром Мартов открыл глаза, ее уже не было. Мартов босиком прошлепал в кухню. Все было вымыто, вычищено, убрано и протерто до блеска. На кухонном столе поверх сахарницы лежала записка, написанная крупными буквами, уверенным почерком: «Звони. Л.», и внизу — номер дюссельдорфского телефона.
Мартов начал было делать зарядку, но после мощной вечерней выпивки и почти бессонной ночи с упражнениями не по возрасту сердце его расстучалось так пугающе сильно, что Мартов перетрусил, плюнул на зарядку, принял душ и сел за компьютер.
А когда с величайшим трудом, поминутно сверяясь со своими диктофонными записями, досочинил сцену «капитанского коктейля» и выяснил, что у него кончились сигареты и холодильник намертво пуст, он взял сумку на колесах и отправился за покупками.