— А ты думаешь, что у меня тут много других опций? — он откинулся назад, к стене, сложив руки на груди. — Вроде как меня отсюда гулять отпустят?
— Я других твоих дел не знаю, так что сказать не могу. Я честно скажу: расскажешь — попытаюсь ходатайствовать о том, чтобы покушения на мою персону к тебе не привязывали, а уж дальше ты сам. Все, что могу. Не скажешь… ну разберусь я, в конце-концов. Я и так уже почти все знаю.
— Знает он! — Валиев даже хохотнул. — Хрен ты чего знаешь, равно как и все остальные, вроде профессора. Ни хрена не знаете.
— Записи Серых где?
— Где надо, — тут он неожиданно подался вперед, уставился мне в глаза, упершись локтями в колени. — Не нужны тебе никакие записи, понял? Мне сам Серых сказал об этом перед тем, как пойти… в ящик этот. Все записи — пустое, путь в никуда. Там во всем этом лишь один секрет, из трех слов, его и без записей запомнить можно.
— Так ушел он или нет?
Валиев задумался на секунду, развел и сомкнул ладони с растопыренными пальцами, потом сильно потер лицо.
— Значит так, умник, слушай: доказать ничего не могу, понял? Нечем. И даже объяснить нормальными словами не могу. Я просто почувствовал…, - он задумался, явно стараясь подобрать слова, — … почувствовал… короче, хрен у него чего там вышло. Меня таким страхом пробило, что я чуть не обхезался, понял? Так у Тьмы бывает, если близко, или когда призрак над головой. Не мог он уйти так, я его смерть…, - он вытянул руку, сжал в кулак у себя перед лицом, — … я ее как свою ощутил, понял? И какой вывод из этого? Что все записи дерьма не стоили, а его единственное правило…, - он развел руки и вдруг изобразил шутовской поклон, причем еще и пердящий звук издал. — Все тебе сказал, понял? — выпрямился он и откинулся снова на стену.
Ну да, ну да… А я весь такой сижу здесь и верю. Но вообще молодец, как лихо он все это сымпровизировал, целый спектакль. И ведь вранья в нем не так много, похоже, но… вранье меняет все.
— Тогда зачем ты к Болотову подкатился, а? — спросил я его.
Вот так. А не подари я Кирюхе тазик и денег — и не задал бы я такого вопроса. Не знал бы.
— А в то, что Серых накрылся — в это верю, — добавил я. — Теперь остальное расскажи.
* * *
На аэросани грузились не в порту, как я почему-то ожидал, а возле углегорской базы разведбата, что было куда логичней на самом деле. Двое саней, неожиданно больших, напоминавших то ли микроавтобусы, то ли транспорт будущего в воображении дизайнеров далекого прошлого, стояли на льду реки у самого берега. Нет, я правда думал, что они будут меньше, а эти… нормально так, и выглядят теплыми. За каждой машиной на тросе были прицеплены сани с грузом, похоже что канистры с горючим. Ну да, не ближний свет у нас поездка, хотя думаю, что доберемся куда быстрее, чем тогда на тихоходной лодке.
— Смотри, в этих санях нас будет пятеро, с нами еще боец, я сам за рулем, а в тех мой Артем, — показал он на своего порученца, — и еще двое бойцов. Водки и пулеметов взяли, ты не беспокойся.
— Это хорошо, это хорошо, — закивал Федька. — Я насчет водки. А то как этот в воду полезет, я только глядя на него смерзну начисто. Без водки никак.
Настя ткнула его кулаком в спину, сказав:
— Ты нам деловой настрой не сбивай. Водки ему… шиш тебе а не водки.
Мороз, кстати, опять начал крепчать, так что мысль о нырянии становилась все менее и менее привлекательной.
— Ладно, давай по машинам, — махнул рукой Тенго.
Салон аэросаней НКЛ 16/42 оказался вполне просторным, в него даже честно вели две двери — передняя водительская, через которую за руль втиснулся Тенго, и задняя пассажирская, или грузовая, через которую вполне комфортно залезли мы втроем.
Обстановка салона тоже напоминала маленький автобус, восемь сидений, по два в ряд, простые, из гнутой фанеры, но разведчики добавили месту уюта — на всех креслах были натянуты на бечевках волчьи шкуры. Это правильно, зачем задницей на холодное и жесткое? Не надо.
Так, а вот и два пулемета, уже знакомые немецкие МГ, каждый под люком лежит, под передним и под задним. И коробок с лентами, как я вижу, хватает. Это радует.
Но самое лучшее, что было в санях — печка на жидком топливе, подвешенная к прикрытому металлическим листом борту, которая сразу, как Федька ее разжег, стала давать вполне чувствительное тепло. В общем, неплохо устроились. Единственным минусом оказался шум, как только установленный сзади авиадвигатель заработал, раскручивая пропеллер, так и говорить стало практически невозможно, разве что кричать. Но Тенго все же сумел мне крикнуть: