116 
Он неторопливо исследовал языком её рот и одновременно вошёл в неё, сжав руками текучий тёмный шёлк её волос. Она тоже хотела двигаться, но он крепко держал её, снова и снова даря ей удовольствие, пока каждый её вздох не превратился в стон и её не охватила неостановимая дрожь.
Беатрис зарылась ступнями в простыни, её ногти вонзились ему в спину. Он любовно вглядывался в потерянный, зачарованный взгляд жены и ему даже нравилась эта лёгкая боль. Она вот-вот начнёт биться под ним от наслаждения, по всей её бархатной коже уже разливался акварельно-нежный румянец. Но ему пока не хотелось, чтобы всё заканчивалось, несмотря на то, что самого его грыз отчаянный голод. Неимоверным усилием он заставил себя замереть у неё внутри.
Беа вскрикнула и подняла бёдра:
— Кристофер, пожалуйста…
— Тсссс…
Он заставил её опуститься, поцеловал в шею, медленно провел по груди. Потом взял в рот её сосок и начал гладить его зубами и языком, оставляя за собой влажный, горячий след. Из горла её начали вырываться тихие хриплые звуки, а мускулы у неё внутри безудержно сжимались и разжимались. Он послушался этого ритма, проникая глубже и позволяя ей сжимать себя, и снова выходя.
— Посмотри на меня, — прошептал он, и она, подняв ресницы, распахнула глаза, открывая ему свою душу.
Он подхватил её ладонью под затылок, приник к её губам и вошёл в неё так глубоко, как не входил никогда прежде. Она приняла его, обвила его руками и ногами, цепляясь за него всем телом. Ритм стал жёстким, быстрым, диким, необузданным, он подчинялся стремительному жадному движению её бёдер. Она выгнулась дугой, и её забила дрожь, её плоть сжимала его в конвульсиях долгожданного, изматывающего освобождения.
Некоторое время они не могли двигаться. Кристофера переполняло чувство удивительной открытости, незащищённости. Его рука блуждала по телу жены, ведомая не желанием, но благоговением. Беатрис потянулась и обвила ногой его бёдра, положила ему руку на грудь. Потом приподнялась и потёрлась губами и носом о волосы на его груди. Он лежал неподвижно, позволяя ей играть и исследовать его, как ей вздумается.
Когда они наконец встали с постели, их одолела эйфория. Кристофер настоял на том, чтобы лично искупать её, вытереть и расчесать ей волосы. Она сходила за его халатом и сидела рядом с ванной, пока он купался сам, время от времени наклоняясь, чтобы украсть его поцелуй. Они придумывали друг для друга ласковые прозвища. Мелочи семейной жизни, бессмысленные и вместе с тем исполненные глубочайшего смысла. Они собирали их, точно так же, как собирали слова или воспоминания — всё, что казалось им особенным.
Беатрис потушила все лампы, кроме одной, на ночном столике.
— Пора спать, — прошептала она.
Кристофер стоял на пороге и наблюдал, как его жена укрывается одеялом, а слабо заплетённая коса змеится у неё по плечу. Она смотрела на него взглядом, который успел уже стать для него привычным… терпеливым и ободряющим. Взглядом Беатрис.
Даже целая жизнь рядом с такой женщиной — это пугающе мало.
Кристофер глубоко вздохнул и решился.
— Я лягу слева, — сказал он и погасил последнюю лампу.
Лёг в постель рядом со своей женой и обнял её.
И они спали вместе до самого утра.
Эпилог
26 июня 1857
Гайд Парк, Лондон
Кристофер с другими бойцами стрелковой бригады ждал на широкой поляне в северной части Гайд-парка. Поле, шириной в полмили и длинной в три её четверти собрало девять тысяч солдат, представляющих всю силу английской армии. Моряки, драгуны, стрелки, гусары, рейтары, артиллеристы — кого там только не было! Всё вокруг сверкало в лучах яркого солнца. Утро выдалось тёплое и ясное, солнце, казалось, решило поджарить разом сто тысяч человек, ожидающих начала первой церемонии вручения креста королевы Виктории.
Солдаты в полной униформе ужасно страдали. Одни от жары, а иные от зависти.
— У нас самая уродливая форма во всей Империи, — проворчал один из стрелков, оглядывая блестящий наряд стоявших по соседству гусаров. — Ненавижу этот мрачный темно-зелёный цвет.
— Бегая туда-сюда по передовой в золотом и алом ты бы стал неплохой мишенью, — ответил другой стрелок с упреком. — Тебе бы живо задницу отстрелили.
— А мне плевать. Женщинам нравятся красные мундиры.
— Ты предпочитаешь женщину не отстреленной заднице?
116 
