47 
На мгновение она замешкалась, с трудом подбирая слова, которые могли бы выразить ее чувства, а затем, уткнувшись лицом в его шею, прошептала:
— Это наша… первая ночь, и я… Максимус, дорогой… Я хочу стать… твоей женой!..
Единственная оставленная принцем свеча догорала. Полина лежала в его объятиях.
Шторы были раздвинуты, и в окне виднелись залитые лунным светом вершины гор и небо, усеянное мириадами звезд.
Полина повернула голову и коснулась щекой плеча принца.
— Когда ты в первый раз поцеловал меня, мне показалось, что ты вознес меня к звездам, а теперь… я знаю, так оно и есть. Мы… живем в небесах!..
— Я чувствую то же? И как только я мог подумать, что ты недосягаема для меня, как звезда?
— Я и не знала, что любовь так прекрасна?..
— Ты счастлива со мной?
— Я так… счастлива!.. Но скажи… Яне… разочаровала тебя? Он тихо рассмеялся:
— Как ты могла подумать такое? Ведь ты само совершенство?.. Совершенство, которое я так долго искал.
Полина еще ближе придвинулась к нему и сказала:
— Ты знаешь, я… неопытна в любви, но с тобой я почувствовала, что ты… даришь мне свет солнца, звезд и луны и мы оба… словно прикасаемся к чему-то божественному…
Она помолчала.
— А… с другими… женщинами… у тебя было так же?..
Принц нежно повернул ее лицо к себе.
— Я ждал этого вопроса, милая. Позволь мне сказать тебе, что, если бы мы сейчас вновь стояли перед алтарем, я мог бы признаться, что та радость и то наслаждение, которое мне доставляешь ты; нельзя сравнить ни с чем испытанным мною прежде. Он поцеловал ее в лоб и добавил:
— Ты — та любовь, которую я искал, любовь духовная, святая, и я клянусь, что подобного чувства не испытывал ни к кому.
Полина слабо вскрикнула от счастья, обняла принца и притянула его к себе.
— Я люблю тебя… Люблю тебя!.. Как мне доказать тебе свою любовь?.. И как показать тебе, насколько я счастлива от того, что ты… любишь меня.
— Чтобы высказать словами всю мою любовь к тебе, потребуется целое столетие, — сказал принц, — поэтому давай начнем прямо сейчас, тогда, я надеюсь, у нас хватит времени.
— Но даже… целого столетия… мне будет мало!
В голосе Полины звучала такая страсть, которой принц не замечал раньше.
Она, словно цветок, распускалась навстречу солнцу. Ему еще предстояло обучать ее искусству любви, но это обещало стать самым восхитительным и волнующим делом его жизни.
Он поцеловал ее веки и изогнутую линию бровей, потом коснулся губами кончика носа и губ. Полина замерла в ожидании.
— Я люблю тебя, — шептала она, задыхаясь от страсти. — Я люблю тебя, и… чувствуя, как бьется… твое сердце рядом с моим, я… понимаю, что и ты… любишь меня!..
— Вот ты и сама возбуждаешь меня, — сказал принц. — Раньше ты не ведала, как это делается, моя милая, но в будущем тебе не отыщется равных!
— Мне… не нужно этого делать?.. — совсем по-детски спросила она. Он рассмеялся:
— ТЫ будешь это делать независимо от своего желания, но для меня невообразимо сладостно, что ты сама этого хочешь, моя родная!
И он целовал ее снова и снова. Страстно, властно, требовательно.
Она чувствовала дрожь, пробегавшую по всему ее телу, и солнечные лучи снова пронзали ее, только еще жарче, сильнее, непреодолимее!
И снова они вознеслись к звездам, и не существовало больше ничего, кроме его рук, его губ, его тела и его любви.
Лишь три недели спустя они покинули замок Лиденбург и отправились в путь, к подножию гор, в Вильденштадт.
Полина оделась в свое лучшее платье и выбрала очаровательную шляпку. Она очень волновалась, представляя, какой прием ждет их во дворце.
Принц написал своему отцу об их приезде, женитьбе и о том, где проводят свой медовый месяц.
Ответа на письмо не последовало, и было непонятно, решил ли великий герцог пока не беспокоить молодоженов или же был чересчур разгневан.
Принц предполагал, что его отец вернется из России сразу же после свадьбы Маргариты, но так как тот собирался отправиться домой морем, то его приезда не следовало ожидать раньше чем через неделю.
— За это время он должен был бы свыкнуться с мыслью о том, что произошло, и уж, несомненно, обсудить все с твоим отцом, — сказал Полине Максимус.
— Если его высочество всерьез рассердился на нас, он мог направить в Англию нелестные отзывы о моем отце, — с тоской в голосе произнесла Полина.
— Я уверен, он не поступил бы так. Мой отец — здравомыслящий человек. Он выше того, чтобы предъявить несправедливое обвинение тому, кто не совершал никакого преступления.
47 
