— Полагаю, вы понимаете, что вещи такого рода — всего лишь уловки, — заметил лорд Харткорт. — Мой кузен действительно горит желанием стать вашим другом. Он замечательный человек: добрый, великодушный. Не думаю, что вы когда-нибудь пожалеете, что позволили ему первым показать вам Париж.
— Кажется, все хотят это сделать, — просто сказала Гардения.
У нее возникло впечатление, а может, ей только привиделось, что при этих словах лицо лорда Харткорта застыло.
— Значит, у бедного Берти уже есть соперник, не так ли? — спросил он.
И на этот раз Гардения не поняла, что он имеет в виду.
— Полагаю, дело в том, — сказала она, — что тетя Лили хочет показать мне Париж сама. Сегодня весь вечер я с сожалением размышляла о том, что она не имела детей. Если бы у нее была дочь или сын, ей жилось бы намного лучше. Наверное, приятно устраивать вечера для своих друзей, но насколько приятнее устраивать их для всей семьи!
Лорд Харткорт промолчал, она повернулась и взглянула на него. Ее глаза на изящном личике казались огромными. Он повернулся к ней, потом протянул руку и взял ее за подбородок.
— Не пойму, вы глупы или действительно так наивны, как кажетесь? — спросил он.
Гардения хотела было ответить ему, сказать, что ее возмущает, когда ее называют глупой, но вместо этого какое-то странное выражение, которое, несмотря на слабый свет из окон, она заметила в его глазах, заставило ее затаить дыхание. Они стояли и глядели друг на друга. Она кожей ощущала исходившую от его пальцев теплую силу, проникавшую ей в душу и наполнявшую все ее существо сладостным трепетом.
Внезапное появление Бертрама Каннингэма, остановившегося в дверях, вывело их из этого волшебного оцепенения.
— А! Вот вы где! — воскликнул он. — Я вас везде ищу. Даже представить не мог, что вы здесь.
— Там слишком жарко для танцев, — сказал лорд Харткорт, убирая руку и поворачиваясь к своему кузену.
— А мне, когда весело, жара не мешает, — заметил Бертрам. — Пойдемте, потанцуйте со мной, мисс Уидон. Не всегда удается танцевать под такой оркестр, как в Мабийон-Хаусе.
— С удовольствием, — ответила Гардения, — но мне кажется, очень невежливо оставлять лорда Харткорта одного.
— Не беспокойтесь за него, — улыбнулся Бертрам. — Он обязательно найдет кого-нибудь, кто подбодрит его, да и то только в том случае, если останется, в чем я очень сомневаюсь.
— Не дави на меня, Берти, — сказал лорд Харткорт. — Ты умолял меня пойти с тобой, и я, естественно, не собираюсь заканчивать веселье только потому, что тебе самому удалось заполучить мисс Уидон.
— Давайте не будем сейчас танцевать, — взмолилась Гардения. — Давайте останемся здесь и побеседуем. Здесь прохладно, к тому же я никогда в жизни не видела более красивого зрелища, чем огни ночного Парижа. Я испытываю страх, когда оказываюсь среди гостей тети Лили: они такие шумные!
При этих словах Гардения вспомнила ночь своего приезда и содрогнулась. Если сегодня повторится то же самое, она поднимется в спальню и запрется на ключ.
— А ты знаешь, мисс Уидон права, — согласился Берти. — Скоро здесь будет дым коромыслом. Я видел, как только что приехал Андре де Гренель, и он уже успел порядком набраться.
— Что значит «набраться»? — поинтересовалась Гардения.
Она обращалась к лорду Харткорту, но ответил Бертрам Каннингэм.
— Опьянел, захмелел, слишком много выпил, — объяснил он. — С ним всегда так. Многие французы спокойно переносят алкоголь, а вот Андре нет. Он становится буйным.
— Я очень надеюсь, что он не сломает красивую мебель в гостиной, — забеспокоилась Гардения. — Вчера утром я видела, что ваза дрезденского фарфора была вдребезги разбита. Она, должно быть, стоит кучу денег, но я ни разу не слышала, чтобы тетя Лили жаловалась.
— Возможно, она ничего против этого не имеет, — предположил Бертрам.
— Ну что вы, разве можно спокойно относиться к тому, что разрушают твой дом, — убежденно проговорила Гардения. — Мне кажется, те, кто приходит сюда и пользуется гостеприимством моей тетушки, ведут себя безнравственно, поступая подобным образом. Не поверю, что такое могло бы случиться в Англии.
— Да запросто, — возразил Бертрам Каннингэм. — Ты помнишь, Вейн, ту вечеринку у Кавендишей? На следующее утро Роза была в бешенстве и каждому выставила счет на двадцать фунтов.
— Кто такая Роза? — спросила Гардения.